Закрывая собой Татьяну, вперед шагнул старшина, так и не рискнувший пустить в ход ППШ — за спинами японцев ведь наши бойцы… Степанов принял в живот пулю, явно предназначенную девчонке — но мой выстрел грохнул одновременно с выстрелом фанатика. Небольшое красное пятно окрасило его лоб — и голова жандарма резко дернулась назад, увлекая наземь уже мертвое тело…
Сильным толчком я сбил экс-шпионку наземь, отвлекшись от врага всего на мгновение; предназначенная мне пуля разрезала воздух, как кажется, в миллиметре от правого виска — спасая девушку и сместившись влево, я спас самого себя… А пружинисто осевшей на колени Шапранов успел еще дважды выстрелить — и оба раза точно. Как же у него ловко вышло уйти с линии огня-то, накоротке! Опыт совершенно не фронтовой — но в тайных шпионских войнах явно очень полезный… Третий и четвертый раз грохнул мой ТТ — не оставляя шансу стрелку, едва не отнявшего мою жизнь мгновением раньше.
Вася успел схватиться в рукопашной с противником, ранившим капитана коротким клинком. Кажется, он называется «вакидзаси»… Умело сблизившись, он успел даже выбить пистолет из правой руки японца и блокировать предплечьем очередной выпад фанатика — но полетел наземь, сбитый ловкой подсечкой… После чего враг попытался добить Василия, рухнув сверху — и направив клинок острием вниз.
Капитан поймал падающую руку «самурая» на блок из скрещенных предплечий — и тогда японец вскинул ладонь левой, чтобы ударить ей по навершию рукояти, вгоняя острие вакидзаси в шею моего друга… Но именно в этот момент я от души шибанул подъемом правой ноги по ребрам японца, сбросив его с Василия!
Фанатик, впрочем, ловко перекатился — и тотчас вскочил на ноги, скривив лицо от боли. Сейчас бы его и пристрелить — да нам язык нужен… По коже пошел неприятный холодок. Вспомнилась рукопашная схватка с японским офицером на Хасане — вооруженный «военным мечом», самурай тогда играюче расправился с молодым еще красноармейцев Сергеем Ушаковым… И лишь патрон, заранее досланный в казенник трехлинейки, спас мою жизнь.
Но после были и занятий в секции «Самбо», и специальная подготовка в школе разведки, и фронт; так что я решительно шагнул навстречу японцу, резко дернувшись и провоцируя его на атаку… Удар вакидзаси последовал мгновенно — рубящий удар по горизонтали, нацеленный в горло!
Шаг левой ногой вперед; закручиваюсь в движение врага. Блоком левой же руки встречаю предлечье противника у самого запястья — и одновременно с тем ловлю вооруженную руку в замок локтевого сгиба, у самого плеча! Зашаг правой ноги, разворот спиной; японец пытается контрить, уперев свободную ладонь мне в спину и приседая на полусогнутых… Но я уже падаю на колени, увлекая противника за собой — а после резко скручиваюсь и подаю корпус вперед, сбрасывая врага со спины.
Бросок через спину с колена, классика русского САМБО!
Правая рука японца с клинком остается у меня замке; на левую же тотчас упал коленом Шапранов, одновременно с тем вгоняя ствол ТТ прямо в рот жандарма! Серьезно, капитан буквально ударил — а после провернул пистолет во рту противника, с продирающим скрежетом крошащихся, ломающихся зубов!
— Говори, тварь, говори!
Шапранов что-то быстро спросил у японца — нетрудно догадаться, что именно: где Минодзума, поднялся ли резидент на борт? Японец только пронзительно взвыл от чудовищной, резкой боли — после чего капитан рывком вырвал ствол изо рта «самурая». По щекам жандарма потекла не только кровь, но и осколки зубов…
Ох, не хотел бы я оказать на его месте.
— Говори!!!
Думаю, что, несмотря на отличную подготовку, беспощадную жестокость к врагам, культивированную на протяжении всей жизни — и реальную готовность умереть в бою, этот жандарм (или «дракон», не суть), еще никогда не сталкивался с подобной болью и увечьями. И осознанием того, что эти увечья ему УЖЕ нанесены… Нет, серьезно, даже сеппуку и харакири — это ведь нормированные ритаулы с подготовкой, ведущей к короткому моменту лишения себя жизни. В них японцы даже видят какую-то красоту… А потом один удар — и все. Друг ведь поможет, срубив голову и избавив от мучений…
Но здесь ведь иначе. Непрекращающаяся, острая боль перегружает сознание — а ужас от того, что тебя изувечили и продолжают увечить, ломает волю даже самых сильных людей… И пусть человек хоть трижды фанатик — в такие моменты все убеждения зачастую уступают животным инстинктам.