Я едва заметно кивнул, вспомнив атамана Семенова. Наши взяли кровавого мясника в Маньчжурии в сорок пятом — справедливое возмездие нашло карателя и военного преступника… Забавно, что своими действиями атаман лишь дестабилизировал тылы Колчака — и толкнул крестьян Дальнего Востока в лагерь красных. Был бы адмирал мудрее — сам бы атамана к стенке и поставил бы… А может и хотел — да руки оказались коротки.
Голос Элла отвлек меня от раздумий:
— Так вот однажды мы окружили деревню, где по слухам, скрывались партизаны большевиков. Молодая, но очень изможденная женщина попробовала выйти из деревни вместе с двумя маленькими детьми, спасаясь от грядущей бойни. Она стояла на коленях, умоляя нас не трогать ее детей! Однако мои сослуживцы, поддавшись ненависти и вседозволенности, стали обливать несчастную холодной водой на морозе, выпытывая про партизан… Они лили и лили воду на глазах детей — так, как делали до этого люди атамана! А она сбивчиво говорила, говорила… Но ей не верили — и продолжали лить воду. Выпытывая новые подробности, пока она еще ворочала языком, пытаясь спасти хотя бы своих чад…
Старик замолчал ненадолго — но после с необычным надломом в дрожащем голосе произнес:
— Как же мне было ее жаль! Как жаль эту женщину и ее детей! Но у нас был приказ, мы были солдаты, мы дали присягу и у нас был приказ… Я ничего не мог поделать со своими товарищами, я не мог спасти эту женщину, не мог…
По щекам Элла покатились натуральные слезы — но он, похоже, решился вдруг рассказать нам то, что терзало его, как видно, многие годы. Этакая исповедь…
— Потом был штурм деревни — в ней действительно засели партизаны. И тогда я и поймал пулю в грудь — не иначе это кара Господня за мое бездействие! За то, что стоял истуканом, когда убивали несчастную, за то, что даже не попробовал ей помочь, заступиться! Вот тогда я очень ясно для себя понял, что нельзя оправдывать приказом военные преступления, нельзя оправдывать приказом собственную трусость… Нельзя…
Последние слова старик уже сдавленно прошептал — и плечи его затряслись в беззвучном рыдании.
Рассказ Элла вызвал у меня целую бурю чувств — я даже не смог вычленить что-то одно… Просто стало очень горько и обидно. Да и майор, судя по тяжелому взгляду и неожиданной болью в глазах, разделяет примерно те же самые чувства.
Неожиданно, именно Боули первым побеспокоил хозяина дома:
— Скажи… А что стало с ее детьми?
Но Элл ничего не ответил, лишь отрицательно помотал головой. Похоже, что ничего хорошего… Однако, чуть успокоившись старик обратился именно к майору:
— Как жаль… Как жаль, что тогда не было военной полиции! Что не было тех, кто остановил бы нас, кто покарал бы заводил подобных бесчинств, кто остановил бы преступников и палачей… Наверняка ведь для меня все сложилось бы иначе — также, как и для той русской женщины и ее деток.
Боули дернулся, словно пропустил удар, в широко распахнутых глазах его промелькнуло изумление — и запоздалое чувство вины… Но он быстро пришел в себя:
— Спасибо за рассказ, сэр. И тебе спасибо, Айван, что познакомил нас с Эллом. Это было… полезно.
После чего Боули добавил уже с этакими покровительственными нотками в голосе:
— Но даже не думай опоздать на смену из-за ночных посиделок, раз уж поменялся с Джорджем!
Я лишь кивнул майору на прощание, ощущая при этом, что из рассказа старика он почерпнул для себя нечто очень важное и явно личное. Что же, очередная загадка… Но интуиция подсказывает, что эта наша встреча сегодня была точно не напрасна.
— Пора спать, Элл. — я положил руку на плечо старика, не очень сильно сжав его пальцами. — И можешь считать, что сегодня у нас ничья.
Глава 15
20 октября 1950 года от Рождества Христова. Округ Хванджу, провинция Хванхэ. Горная система Тхэбек южнее Пхеньяна.
Майор Михаил Кудасов, военный советник при Корейской народной армии.
…- Идут.
Я тяжело выдохнул, отпуская последнюю надежду — и залегая за невысоким бруствером стрелковой «полуячейки». Идут… Оглянувшись по сторонам, нашел глазами нескольких залегших рядом бойцов первой группы — и на некотором отдалении, второй. Ветераны отряда — Чимин, Бём, Паша и я… Да еще полтора десятка добровольцев-корейцев, наиболее свежих и готовых к бою из тех бойцов, кто каким-то чудом избежал ранений.