Но отец был убежден, что полиция права всегда. Он решительно запретил ей беспокоить полицию впредь, поскольку в итоге все это отразится на его карьере.
На ее замечание, что она, между прочим, уже взрослая и он больше не вправе что-нибудь ей запрещать, отец пригрозил запретить и дальнейшее посещение больницы.
— Эрих, ну ты ведь это не всерьез, — примирительно сказала мать.
— Почему? С тех пор, как она с ним общается, возникло множество проблем.
В наступившей тишине телефон прозвучал как трамвайный звонок.
Мать встала и пошла в прихожую.
Улла краешком глаза наблюдала за отцом. Сегодня он, как и каждый второй четверг месяца, побывал у парикмахера. Его прическа была верхом прилизанности и аккуратности. Маленькие плотно прилегающие уши делали и без того вытянутое лицо еще длиннее.
Мать вернулась из прихожей и молча села за стол. Плечи ее вздрагивали от сдерживаемых рыданий.
— Что с тобой, мама?
— Эрика, кто это звонил?
— Из больницы, — всхлипнула она. — Отец… сегодня после обеда… а я так и не побывала там!
Она уже не сдерживалась.
Улла встала. Она двигалась, словно во сне, медленно, плавно. Как при замедленной съемке. Прошла в свою комнату и легла на постель. Плакать она не могла.
Когда часа через два она вошла в столовую, родители уже обсуждали предстоящие похороны.
— Ты не знаешь случайно, у него была страховка? — спросил отец.
Улла вылетела из комнаты и тут же разрыдалась. Она плакала в постели, пока не заснула.
На следующий день после обеда явился служащий похоронного бюро. Родители Уллы позволили себе несколько дней отпуска и теперь сидели за столом в трауре. Служащий похоронного бюро оказался мрачным человеком лет шестидесяти, впрочем, хитроватые его глаза явно не свидетельствовали о подобающей профессии печали. Он тоже был в черном. Красные джинсы и бело-голубой пуловер Уллы выглядели здесь явно неуместно.
После того как родители по каталогу выбрали гроб, подушку и одежду покойного, началось обсуждение процедуры похорон.
Траурные извещения исключались, поскольку не существовало адресов, по которым следовало их разослать. Об извещении в газете отец и слышать не хотел.
— Но ведь у деда наверняка были друзья и знакомые, чьих адресов мы не знаем. Не будет сообщения в газете, и они даже не узнают, что он умер, — решительно возразила Улла.
— Вообще-то девочка права, Эрих, — робко высказалась мать и справилась у служащего бюро о ценах.
— За триста марок вы будете иметь вполне приличный размер, — подкупающе заявил тот.
В портфеле у него находился альбом с образцами.
— Вот такое объявление давал доктор Вестерманн по случаю смерти матушки. Триста двадцать марок.
— А поменьше? Особо расписывать ведь нечего.
Служащий полистал альбом.
— Вот это на семьдесят марок дешевле, господин Шульте. Но не слишком ли оно для вас скромное?
Служащий попал в точку. Отец согласился на триста двадцать марок и даже точно воспроизвел текст каталога.
— Точный срок погребения я определю, как только переговорю со священником, — гость был явно доволен. — Какой веры придерживался ваш тесть?
Наступило неловкое молчание.
— Мой дед не принадлежал ни к какой церкви, — ответила в конце концов Улла, чем навлекла сердитый взгляд отца.
— Без проблем, — быстро сказал представитель похоронною бюро. — У меня контакт с одним прекрасным оратором из союза свободомыслящих. Мне довелось слышать несколько ого выступлений. Получше иного пастора, скажу я вам.
Отец взглянул на гостя. Челюсть у него отвисла, словно он собирался что-то сказать. Но потребовалось еще секунд двадцать, прежде чем он пришел в себя. И тут же взорвался.
— Оратор из союза свободомыслящих? Об этом не может быть и речи. Послушайте, вы, я член церковного совета евангелической общины. Я занимаюсь благотворительностью.
— Но я вовсе не хотел обидеть вас, — возразил представитель похоронного бюро, пытаясь спасти то, что еще можно было спасти. — Завтра же поговорю со священником. Евангелическая церковь не столь строга.
— Не трудитесь, — прошипел отец Уллы. — Со священником Майзенбургом я поговорю сам.
На щеках у него выступили маленькие красные пятна.
— А кроме того, в траурное извещение я хотел бы вставить цитату из Библии. А именно псалом 22, стих 4.
Он торжествующе огляделся, но ни мать, ни Улла не проронили ни слова.
— Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною; Твой жезл и Твой посох — они успо-коивают меня, — продекламировал он.