Мы немного посидели на скамейке — после аппарации у Гарри кружилась голова. Потом, сверившись с картой, я направился к выходу из сквера. Несколько поворотов — и мы оказались у искомой двери, невысокой и словно утопленной в мостовую. Гарри засмущался и отошел в сторону. Я постучал старомодным дверным молотком в форме львиной головы. По другой стороне улицы прошла магла с детской коляской. На нас она не посмотрела, да и самого дома явно не видела.
Дверь открылась минуты через три. Изнутри пахнуло теплым жильем, старым деревом и особой затхлостью, какая бывает в комнатах стариков. В широком, слабо освещенном коридоре появилась дряхлая эльфиня, завернутая в льняное полотенце с вышивкой. Она взяла у нас верхнюю одежду.
Стены прихожей были обшиты темным деревом, и весь дом казался таким древним, что Гарри в своих магловских джинсах и я в свитере смотрелись, наверное, почти неприлично.
Доложив о нашем приходе, эльфиня провела нас в гостиную — длинную, жарко протопленную комнату с низким потолком. У камина в большом кресле сидел старик. Голова его ушла в плечи, так что он напоминал нахохлившегося больного воробья, но крохотные черные глаза, смотревшие чуть искоса, были не по возрасту яркими и выразительными. На старике была теплая мантия с меховой подстежкой и войлочная шапка, прикрывавшая уши.
Я принялся говорить что-то ужасно длинное и вежливое о рекомендательных письмах и прочем, но Фламель махнул рукой — сморщенные пальцы напоминали птичью лапку.
— Не нужно, не нужно. Я только рад — мы тут соскучились по гостям. Но вот Перенелла к вам не выйдет, она устала, прилегла…
Он говорил на архаичном французском, так что мне поначалу было нелегко его понимать. Гарри, повинуясь приглашению хозяина, сел в другое кресло, в котором тут же утонул. Его ноги не доставали до пола, и у Гарри, видно, было большое искушение поболтать ими в воздухе, но он дисциплинированно держал спину прямо и молчал, ожидая, пока хозяин дома первым к нему обратится.
Фламель тем временем зажег свечи — я заметил, что он делает это от живого огня, а не от палочки. Ну да, он же сквиб… Поразительно, что единственный в мире человек, сумевший изготовить философский камень, — даже не волшебник. Он ни дня не проучился в Бобатоне и, судя по рассказам, с магами старался общаться как можно меньше, разве что время от времени принимал в ученики талантливую молодежь. Одним из таких учеников когда-то был Дамблдор.
В остальном я почти ничего не знал о Фламеле, так что подарок выбрал самый нейтральный: первоиздание записок Роджера Бэкона из букинистического отдела “Флориш и Блоттс”. Но Фламелю книга неожиданно понравилась.
Еще минут десять мы обменивались ритуальными вопросами и ответами: “Вы в Париже навещаете родственников? А ваши предки из каких Лестранжей — с Луары? Ах, из Бретани?”… Все это время Фламель рассматривал Гарри. Наконец эльфиня принесла поднос с печеньем и серебряные кубки с подогретым вином.
— А что тебе, мальчик? — пошамкал губами Фламель. — Чаю? Молока? Горячего шоколада?
— Шоколада, — ответил Гарри.
— Ты уже учишься в Огвартсе? — расспрашивал его Фламель, а я переводил. — Кажется, Альбус мне про тебя рассказывал… Тебя ведь зовут Том, верно?
— Нет, — Гарри улыбнулся. — Не Том, и даже не Дик, а просто Гарри*.
Я запнулся, не зная, как адекватно перевести эту игру слов, но Фламель, кажется, не обратил на нее внимания. Он взял печенье с блюда, ощупал, поднес близко к глазам, потом, удовлетворенный исследованием, принялся жевать, роняя крошки на мантию.
— Арри, вот как… И ты, значит, хочешь стать алхимиком?
— Ну-у, — Гарри замялся, потом решительно ответил: — Вообще-то я хотел бы узнать о философском камне.
Фламель засмеялся. Это было похоже на голос иволги: скрип, кашель — и тут же высокие звонкие всхлипы-посвисты.
— Ох, это же совсем не интересно…
Он сложил руки на животе и опять наклонил голову набок. Мне показалось, что он сейчас вскочит на подлокотник кресла, как на жердочку.
— Добыть философский камень нелегко. Многолетние усилия, бессонные ночи, адский труд — а потом одна крохотная ошибка, и изволь начинать все сначала. Порой целой жизни не хватит… Оттого-то это почти никому не удается.
— Почти никому? — спросил Гарри. — Я думал, только вы…
— Нет, нет, были и другие. Но я один остался, так уж вышло.