— Вы считаете, что вас завербовали в ходе именно этого разговора?
— Момент вербовки определить трудно, поскольку документально она не оформлялась и письменных обязательств я никому не давал. Но именно в заключение этого разговора я высказал мнение, что в такой ситуации высовываться действительно опасно и что действительно все вопросы лучше согласовывать с руководством Управления.
— На очной ставке Лаврушин заявил, что участником правотроцкистской организации вы являетесь с двадцать седьмого года и завербованы Мироновым и Крафтом. Вы утверждаете, что вас вовлек Лаврушин, и не в двадцать седьмом, а в тридцать шестом. Чем объяснить такой разброс во времени?
— На очной ставке Лаврушин показал неправду. Предполагаю, что им руководило стремление снять с себя ответственность за мою вербовку. Кроме того, и думаю, что это главная причина, Лаврушин умышленно запутал следствие, оставив для себя лазейку, чтобы в суде отказаться от данных показаний и заявить, что следствие дело против него сфальсифицировало, а он подписал показания под пыткой.
— Доказательства! — побагровел следователь.
— Я ж не настаиваю на этой версии, это лишь мое предположение, — наслаждался Сербинов произведенным эффектом.
— Доказательства, или…
— Пожалуйста, пожалуйста. Разве я против? Пожалуйста! Подтвердить свои предположения я попытаюсь следующими фактами: Лаврушин показывает, что я участник организации с двадцать седьмого года и вовлечен в нее Крафтом и Мироновым. Можно сопоставить: я приехал во Владикавказ в конце двадцать шестого, а уже в середине двадцать седьмого Крафт и Миронов оттуда уехали. Переехал с Мироновым на новую работу и Лаврушин. Ни Крафта, ни Миронова я до приезда во Владикавказ не знал. Случилось так, что у меня с Крафтом на личной почве сложились очень скверные отношения, о чем знали все. До вербовки ли тут? В тридцать первом Крафт умер. Лаврушин, давая лживые показания, это учел: на покойников ссылаться в таких случаях весьма удобно. Далее. Лаврушин отмечает, что в интересах организации я сохранял основные кадры буржуазных националистов Ингушетии и Осетии и давал возможность зародиться и разрастись северокавказскому троцкистскому центру. Эта ложь опровергается следующими фактами: по прибытии во Владикавказ я немедленно создал агентуру по троцкистам и с ее помощью вскрыл северокавказский краевой нелегальный троцкистский центр, чего раньше краевым аппаратом сделано не было. И последнее, на что особенно нажимал Лаврушин, — о моей связи с буржуазными националистами Осетии и Ингушетии, в частности, с бывшим помощником начальника Владикавказского Объединенного отдела ОГПУ Хапаевым. Это уж не лезет ни в какие ворота. Ведь именно через Хапаева, на которого я вполне обоснованно завел агентурную разработку, были вскрыты подпольные буржуазные националистические организации. Правда, эта разработка стала моей лебединой песней во Владикавказе, так как Хапаев, совершенно случайно наткнувшись в машбюро на печатавшийся о нем документ, так зажал меня, что мне пришлось бежать из Владикавказа. Я думаю, что именно эти доводы Лаврушин намеревался привести в суде, отказываясь от своих прежних показаний, и нанести по следствию весьма ощутимый удар.
Сербинов исчерпал свою доказательную базу и замолчал. Молчал и следователь, размышляя над услышанным. Понимает ли Сербинов, какую неоценимую услугу оказал следствию, разоблачив намерения Лаврушина? Вряд ли. Цель его откровения наверняка не в том, чтобы вывести из-под удара следствие. Это месть Лаврушину, предавшему его — Сербинова. Да. Жаль, что врага народа нельзя представить к правительственной награде за оказанную услугу.
— Охарактеризуйте Бранденбурга, — сказал он тихо, тяготясь затянувшейся паузой. — Только не так пространно, как о своих победах над буржуазно-националистическими элементами Владикавказа.
— Бранденбург — начальник Кисловодского ГО НКВД, немец по национальности, исключительно бездарная, темная личность. Не только вносил хаос в работу горотдела, но своим бездельем мешал работать другим. В УНКВД на него имелись компрматериалы, в которых прямо указывалось, что у него фальшивые партдокументы. Об этом знал Дагин, но мер никаких не принимал, потому что Бранденбургу покровительствовал Евдокимов. Лишь после откомандирования Дагина в Москву Бранденбург был арестован и разоблачен как германский агент.
— Зарифов?
— Начальник первого отдела. Бывший белый, кажется, бичераховец, самый близкий человек Дагина, главный его советник по всем вопросам, друг Бранденбурга.