Ответ: Да, получал. По его заданию я сфальсифицировал показания некоего Бондаря, сотворив из него польского шпиона. В протокол допроса ввел целый раздел о его связи с Краснодарской группой «ПОВ», в то время как Бондарь прибыл на жительство в Краснодар за несколько месяцев до ареста. Кроме того, Сербинов предложил мне беспрекословно выполнять вражеские установки Шашкина, работавшего тогда начальником 3-го отдела.
Вопрос: Какие задания вражеского характера давал вам Шашкин?
Ответ: По указанию Шашкина и его зама Полетаева я добывал из различных анкет и данных адресного стола «материалы» на граждан для ареста их как участников «ПОВ». Эти материалы передавались затем следователям и включались ими в протоколы допросов ранее арестованных, монтировалась их связь «по вражеской работе», хотя они никогда знакомы не были, и, таким образом, рождалось новое дело с двумя-тремя десятками обвиняемых. Как бывший работник 3-го отдела я с полной ответственностью утверждаю, что вся система следствия в этот период была построена на сплошной фальсификации. Общее руководство следствием по делу «ПОВ» осуществлялось Шашкиным и Полетаевым. Монтаж следственных дел выполняли Полетаев, Березкин и Мухин. Лично мною такая работа была проведена по делу Бондаря.
Практическую вражескую деятельность Сербинова характеризует и такой факт: в 1937 году в Ростове н/Д за контрабанду был арестован бывший комендант Туапсинской погранкомендатуры Оссовский. В связи с разделением Азово-Черноморского края Оссовский был переведен для продолжения следствия в тюрьму Краснодара. После шести-семимесячного содержания под стражей его делом заинтересовался Сербинов. По неизвестным мне мотивам он освободил Оссовского из-под стражи и назначил начальником Краснодарской тюрьмы, где тот и работал до моего ареста.
И еще один момент: в период массовой операции, проводившейся в крае в 1937–1938 годах, с периферии в УНКВД посылались деньги, принадлежавшие преимущественно осужденным и арестованным. Сербинов вместо того, чтобы направлять эти деньги в финотдел для оприходования и учета, передавал их непосредственно заместителю начальника АХО Пашальяну. Как-то я получил из Армавира письмо вр.и.о. начальника ГО НКВД, в котором тот сообщал, что отослал в УНКВД 14 тысяч рублей, но подтверждения о их получении до сих пор не получил. Я доложил об этом Сербинову. Он заметно взволновался и тут же запретил мне заниматься этим вопросом, сославшись на то, что подтверждение в Армавир направит Пашальян.
Вскоре в УНКВД прибыла комиссия финотдела НКВД СССР и каким-то образом напала на след. Была выявлена растрата денежных средств арестованных в размере 50 тысяч рублей. После этого Пашальян заходил ко мне и сетовал на то, что, видно, придется отвечать за чужие грехи. Как мне стало известно, Сербинову и Пашальяну все же удалось выкрутиться из этого положения благодаря тому, что бывший комендант Валухин, работавший в это время начальником 2-го спецотделения, задним числом изготовил для комиссии «оправдательные документы»…»
Закончив читать, Сербинов отодвинул от себя протокол, тяжело вздохнул и, низко опустив голову, стал усердно изучать выпуклости и впадины, бороздящие ладони обеих рук, беспомощно лежащих на коленях.
— Изучаете линии жизни? — сострил следователь. — Этим надо было заниматься раньше, а заодно и контролировать линию ума. Сейчас у вас один выход…
— Да-да! — согласился Сербинов. — Одного этого протокола достаточно, чтобы линия моей жизни резко оборвалась. И скорее всего, так оно и будет. Здорово вы с ним поработали, — Сербинов уперся неподвижным взглядом в крышку стола.
— Я вас не знакомил еще с показаниями Шалавина, Валухина, Захарченко и других. Они полностью перекрывают показания Стерблича.
— И не надо. Мавр сделал свое дело, мавра надо «уходить». У вас готов протокол?
— Да, конечно. Вы оставили нам свой богатый опыт.
— Используйте его, только с оглядкой. Вы, как и мы, хуже мавры, которым рано или поздно прикажут уйти.
— Вы так думаете?
— За дни пребывания в Лефортово я много думал, и мне стала понятна глубинная сущность наших вождей… это не для протокола, это для вас. Они строят свое благополучие на крови масс и нашей… с вами. Это ужасно. Ужасно, что нас с вами они делают по образу своему, такими же подлыми и кровожадными. Давайте протокол. Я подпишу.
Следователь пристально и строго посмотрел в глаза Сербинову.
— Я этого, обвиняемый Сербинов, не слышал и вы мне об этом ничего не говорили. И прекратите ваши провокации, они вам не помогут. Что касается вашего согласия подписать показания — пожалуйста, я не возражаю, подписывайте, если находите нужным.