— Может, хватит о Евдокимове? Переходите к деятельности оперативных групп.
— Оперативные группы, обладая широкими полномочиями по внесудебной расправе, наряду с разгромом крупных контрреволюционных формирований арестовывали и пропускали через «тройку» значительное число казаков из бедняцко-середняцкой прослойки, служивших в свое время в армиях Корнилова, Маркова, Шкуро и так далее. Лозунг: «Раз казак служил у белых, значит, он контрреволюционер» сильно довлел над сознанием начальников опергрупп и низовки станичного актива, состоявшего, в основном, из иногородних и казаков, служивших в Красной Армии.
— Вы говорите о Кубани или обо всем Северном Кавказе?
— О Кубани, только о Кубани. Я тогда работал заместителем начальника Кубанского оперативного сектора, имел непосредственное касательство к проводимым мероприятиям, поэтому в курсе…
— Продолжайте.
— Среди дел, которые опергруппы готовили на «тройку», было много липы, часть из них я возвращал обратно, но большую часть пропускал, так как физически не мог все просмотреть и осмыслить. В таких случаях я отделывался штамповкой: «С направлением дела на «тройку» согласен», рассчитывая, что «тройка», когда будет слушать дело, во всем разберется и ошибки поправит. Прокурор при Кубанском оперативном секторе Рененгорд поступал так же, как и я. Позже я узнал, что «тройка» в составе Евдокимова, начальника Кубанского оперсектора Попашенко и помощника прокурора края, фамилии не помню, уделяла делам по одной-две минуты и выносила приговоры, зачастую даже не раскрывая их, довольствуясь докладами начальников оперативных групп. Приговоры чаще всего содержали одну меру — расстрел.
— Вот она, вражеская деятельность! — торжественно резюмировал следователь. — Без зазрения совести штамповали смерть, а люди надеялись на вашу объективность!
— Результат рассмотрения дела на «тройке» от меня совершенно не зависел.
— Как же не зависел? Когда вы липу возвращали, с нею к вам больше наверняка не совались. А когда вы ее пропускали — человека, не разбираясь, приговаривали к смерти!
— Да. Тут вы, конечно, правы.
— Расскажите об условиях содержания арестованных до осуждения и после.
Малкин задумался. Условия были жуткими, нечеловеческими, это ни для кого не секрет. И многим уже поставлено это в вину: Евдокимову, Попашенко, Жемчужникову — в том числе. Значит, ему тоже? Но он-то здесь при чем? Почему он, Малкин, должен нести ответственность за чужие грехи? При УНКВД была специальная оперативная группа — ЦОГ, которая организовывала работу всех остальных. С нее и спрос.
— У меня были иные обязанности, — ответил он уклончиво, — и к вопросам содержания я почти не имел отношения. Разве что походя, когда в отсутствие Попашенко ко мне обращались с какими-то вопросами.
— Расскажите все, что вам известно по этому поводу.
— Их содержали в местах временного заключения, имевшихся в каждом районе и совершенно для этих целей не приспособленных. Не кормили, потому что такую ораву прокормить по тем временам было невозможно, и они жили за счет передач, которые получали от родственников. Те, кто их не получал, были обречены на голодную смерть. В местах заключения свирепствовал тиф, и арестованные ежедневно умирали. Как-то я получил информацию о том, что в ДПЗ, организованном ЦОГом в станице Тимашевской, арестованные съели одного из умирающих. Я немедленно доложил об этом Евдокимову и попросил помочь организовать хотя бы примитивную кормежку, но получил за это нагоняй. «Ты что, — кричал он на меня, — собрался ЦК поучать, сопляк! Думаешь, партия без тебя не знает, Что делать? Не хватало нам еще врагов народа кормить! Пусть казаки раскошеливаются, а ни я, ни советская власть, ни партия большевиков кормить их не будем!» Вот такая была отповедь. Доложил Попашенко — он тоже не отреагировал. В Краснодаре с целью разгрузки станичных мест заключения и организации вывоза осужденных в лагеря был создан временный лагерь, где в отдельные месяцы скапливалось до семи тысяч осужденных. Когда для их отправки подали два эшелона, врачи при погрузке обнаружили сыпной тиф. Значительная часть осужденных завшивела до такой степени, что вши ползали по лицам и гнездились в бровях и бородах. Требовалась немедленная санитарная обработка. Жемчужников, работавший тогда в нашем оперсекторе начальником СПО, попросил меня переговорить с Попашенко и убедить повременить с отправкой эшелонов; Попашенко внял моему голосу, позвонил Евдокимову и тот приказал помыть осужденных и отправить вон из города, что, разумеется, и было сделано. Знаю, что в Ростове-на-Дону, в Воронеже и других городах по пути следования эшелонов на Север снимали сотни тифозных больных, в результате чего население ряда мест было заражено сыпняком. Правительство пыталось провести по этому поводу расследование, но вскоре дело замяли. На места пошла директива за подписью пяти наркомов о мерах борьбы с сыпняком — этим дело и кончилось. Перегибы в ряде станиц в пору хлебозаготовок были колоссальные. Хлеб у казаков выметался подчистую…