Подпрыгнув несколько раз на колдобинах, машина остановилась. Шофер, матерясь, открыл задвижку примерзшей дверцы, грохнув по ней черенком лопаты, скомандовал:
— Десять человек на выход!
Малкин оказался в первой десятке. Непослушными ногами скользнул по утоптанному снегу. Удержался. По команде стал у края траншеи. Задышал часто-часто, словно спешил насытиться чистым морозным воздухом. По обе стороны от него тоже стояли смертники и тоже дышали часто, исторгая клубы пара.
«Морозно, — мысленно констатировал Малкин. — Погода — прелесть». И все? И больше ни о чем не подумал? За считанные секунды до выстрелов? Странно. Очень и очень странно.
Цепочка расстрельщиков выстроилась метрах в пятнадцати, не более. Вспыхнули фары автомобилей. Зарокотали двигатели. Взмах руки. Малкину обожгло висок и он свалился в траншею, больно ударившись плечом о голову закоченевшего трупа. «Промазал, подлец. Если не засыплют сразу, отлежусь и сбегу». Наверху раздался новый залп. Скрюченное тело упало на него, дернулось и затихло. Несколько лучиков карманных фонарей прошлись по дну траншеи, заваленному трупами. Малкин замер, закрыв глаза.
— Ну, что там? — голос.
— Два-три шаволятся!
— Штанько! Спустись, добей! Да лопатой, лопатой! Не знаешь, как это делается?
Штанько спустился. Видно, не удержался и грохнулся всем телом.
— Ну, б-дь, как мешок с гамном. Что за пор-рода!
— Смотри, вон тот, — корректировал кто-то сверху.;
— Ентот, што ли?
— Ентот, ентот, — засмеялись наверху. — Кончай быстрей, дюже зябко!
Хрясь! Родом с головой Малкина. Чвяк!
— И вон тот!
Хрясь! Чвяк!
— А у этого только висок оцарапан, — подал удивленный голос Штанько.
«Обо мне», — подумал Малкин. Боли он не почувствовал. Мозг словно вырвали из черепа и бросили на горячую сковородку…
20
Малкин умер. Но дело, которому он посвятил половину своей молодой жизни, продолжало жить. Новое поколение чекистов, бериевское поколение, уничтожив своих предшественников, подхватило знамя поверженных и рванулось вперед, к коммунизму. Социализм, как первая, низшая его фаза, был построен, и внутренние враги совсем уж было перевелись, но зашевелились внешние, накалили международную обстановку добела, надеясь смести с лица земли могучее образование — Советский Союз. И тогда снова застучали по лестничным маршам чекистские сапоги, снова стали содрогаться от ударов двери квартир:
— Иванов?
— Иванов.
— Вот санкция на обыск и арест…
— Петров?
— Да.
— Собирайся!
— Сидоров?
— К вашим услугам…
— В услугах врагов народа не нуждаемся! Одевайтесь! Вы арестованы!
Вновь беспредел, но уже в русле, прокладываемом партией. Вольготная жизнь НКВД, выпестованного ею, но на какое-то время отбившегося от рук, стала ограничиваться рамками, в которых решающее слово в центре и на местах оставалось за партией. В принципе — это мало что меняло. Надежды на то, что Берия остановит кровавый разгул, оказались тщетными.
21
Письмо было коротким, злым и без подписи.
«Товарищ Ершов!
До каких пор подпевала врагов народа Малкина и Сербинова Безруков будет орудовать в краевом аппарате НКВД? Не пора ли властью крайкома положить конец издевательствам над живыми людьми, которые он безнаказанно практикует у вас под носом? За время работы в органах этот человек погубил немало честных работников — и достойных людей, а недавно довел до самоубийства начальника отделения Когана, от которого якобы в крайком прошла информация об убийстве негласно арестованного гражданина Колода. Известно ли вам, что в течение последних пяти месяцев Безруков вынес из своего отдела три трупа, в числе которых двое арестованных?
Если известно, то почему вы безмолвствуете, а если неизвестно, то тогда непонятно, кому и зачем вы там нужны?
Почему не выполняется требование парторганизации УНКВД о немедленном отстранении Безрукова от руководства этой организацией и удалении его из аппарата Управления?