Пора, товарищ Ершов, взяться за наведение порядка в крае. Пора расстаться с подонками, компрометирующими органы, раз и навсегда избавиться от безруковых, коваленковых и прочих, подобных им, фальсификаторов и экзекуторов, воздать каждому по заслугам.
Предупреждаем: не примете мер — проинформируем о вашей бездеятельности ЦК и лично товарища Берия!»
Письмо без подписи, но в нем крик души, и Селезнев слышит этот крик и понимает, что рожден он дикой безысходностью. Если человек не решается поставить подпись под своим письмом, значит, не вполне доверяет адресату, значит, что-то в аппарате крайкома не так, есть что-то, что настораживает, отпугивает корреспондентов. Не зря ведь, не для красного словца завершает автор свое письмо предупреждением, что в случае непринятия мер крайкомом он проинформирует о безобразиях ЦК.
— Что будем делать, Владимир Александрович? — спрашивает Селезнев Ершова, плохо скрывая раздражение, и тот, не задумываясь, деланно бодро отвечает:
— Работать!
— Работать? — удивляется Селезнев. — А до сих пор мы чем занимались? Неужели прохлаждались? Это, Владимир Александрович, ответ не руководителя, а обывателя, занимающего место руководителя.
— Между прочим, автора письма очень легко найти. Я поговорю с Шулишовым…
— Зачем? Разве автор в чем-то не прав?
— Расследованием дела по Малкину и другим занимается Москва…
— О Малкине незачем говорить, он свое уже получил. Сейчас речь о тех, кто, оставаясь на свободе, продолжает нарушать законы. Речь идет о Безрукове и его приспешниках… Вот что, Владимир Александрович! Давайте поговорим откровенно, по-партийному, по-большевистски. Скажите, вы способны поднять вверенный вам участок работы на должную высоту? Способны шагать в ногу со временем?
— До сих пор ко мне претензий не было.
— Были претензии. Просто вопрос не ставился ребром и в этом моя вина. Вы очень запятнали себя связью с Малкиным и потому отношение к вам руководителей партийных организаций края настороженное. У вас есть страшный для партийного работника изъян — пьянство. По этому поводу рассказывается много разных историй. Вам надо сменить место работы. Уехать из Краснодарского края. Вам… помочь в этом?
— Не надо. Я сам.
— Ну что ж. Так даже лучше. И… не обижайтесь на меня, не поминайте лихом. Я вам желаю только добра.
22
Шулишов чувствовал, что удержаться в должности ему не удастся. Тучи, гонимые московскими и крайкомовскими ветрами, все более сгущались над его головой и, наблюдая, как они, тяжело ворочаясь, замедляют ход, сбиваясь в плотную массу, он лихорадочно искал выход из навязанной ему бесчестной игры. Прежняя нахрапистость в нынешних условиях — не помощник. Он это понимал и думал, думал, как с достоинством и без потерь выйти из создавшегося положения.
Мощные удары наносил Наркомвнудел. Не суетясь, медленно и методично, он выдергивал из краевого аппарата «малкинские кадры», загружая ими пыточные камеры Лубянки и Лефортово. Заполнять возникающие в связи с этим вакансии становилось все сложнее и сложнее, потому что теперь любую кандидатуру приходилось согласовывать с крайкомом, а тот долго и нудно перебирал, требуя представлять на выдвижение лишь тех, кто не запятнал себя безупречной службой беззаконию. Где их брать, таких? Он и сам служил при Ягоде и Ежове и гнул их линию, будучи уверенным, что это линия ЦК ВКП(б). Да так оно, если быть откровенным с самим собой, и было, потому что ни тот, ни другой никакой самостоятельности в вопросах террора не проявляли, а являлись лишь рьяными исполнителями воли Сталина и его окружения. Уж кому об этом знать, если не ему — Шулишову.
Мешала работать с прежней боевитостью странная симпатия Селезнева к крайсуду и крайпрокуратуре. Их холеными руками он держал Шулишова за горло, не давая вздохнуть полной грудью, терзая различными проверками в порядке надзора и массовым возвращением уголовных дел на доследование, а еще хуже —. прекращением их из-за отсутствия в действиях обвиняемых состава преступления.
Не давала спокойно вершить дела внутренняя «контра» — распоясавшиеся коммунисты Управления. Обреченные на молчание при Ягоде и Ежове, они вдруг осмелели, разговорились, люто набросились на руководство Управления, якобы «поощряющее порочные методы следствия, клеветников и карьеристов, подвергая «виновных» беспощадной критике на партийных собраниях. Объектами особого внимания «критиканов» стали как раз те сотрудники и руководители Управления, на которых Шулишов опирался с самого начала, кто не на словах, а на деле показывал свою преданность органам внутренних дел. Именно этих людей — Безрукова, Сорокова, Биросту, — он приблизил к себе и выдвинул на вышестоящие должности без согласования с крайкомом или вопреки мнению крайкома, чем навлек на себя гнев Селезнева и секретаря крайкома по кадрам Бессонова.