Для Коваленко арест не был неожиданностью. Один из немногих в УНКВД, кто имел высшее образование, он, кроме того, обладал богатой интуицией, которая помогла ему увидеть будущее беспредела задолго до того, как начался отстрел старых чекистских кадров. Использовать свой бесценный дар для спасения собственной души он так и не смог, как ни старался: слабый волей, он безропотно выполнял установки старших по должности, и в конце концов о нем заговорили как о классном специалисте по фальсификации уголовных дел. Первые опыты этого жестокого творчества сам он относил к периоду его работы в УНКВД по Азово-Черноморскому краю под руководством начальника следственного отдела Розенблюма и руководителя промышленной группы отдела Вайнштейна. Им удалось тогда «поднять» нашумевшее дело по Таганрогскому металлургическому заводу им. А. А. Андреева, по которому как участники троцкистской диверсионно-террористической организации были арестованы многочисленные кадры специалистов вместе с директором завода и его заместителем. Удача вдохновила группу на избиение кадров Других таганрогских заводов. В их числе оказались авиационный и «Красный котельщик». Именно там Коваленко набил руку на фальсификации и стал считать себя специалистом по промышленности. После образования Краснодарского края Коваленко оказался во вновь созданном УНКВД в Краснодаре и, вооруженный опытом Розенблюма — Вайнштейна, приступил к выкорчевыванию шпионско-диверсионных кадров на заводах Краснодара и края в качестве руководителя специально созданной промышленной группы УНКВД. Лихая была эта группа. Трудно представить, что было бы с заводами имени Седина, нефтеперегонным, Главмаргарином, шорно-галантерейной фабрикой, «Майнефтью», если бы не зоркость доблестной кубанской разведки, не поразительный феномен Коваленко и его вдохновителей — Малкина, Сербинова, Шашкина, Полетаева, с их способностью всегда вовремя, за считанные секунды до взрыва обнаруживать и обезвреживать установленные диверсантами адские машины. Правда, эти важные вещественные доказательства никто никогда не видел, но могло ли это иметь значение при наличии главного — предотвращенного взрыва?!
Однажды, реагируя на ворчливое бормотание Малкина по поводу постоянного нервного напряжения, от которого все валится из рук, Коваленко со свойственной ему рассудительностью заметил:
— По тем вестям, что идут из Москвы, видно, что скоро грянет гроза. Придется нам отвечать сразу за все, что сделано в последние годы.
— Почему «нам»? — возмутился Сербинов. — Чувствуешь за собой грех, так помалкивай. «Нам»…
— Да я что, — спокойно возразил Коваленко. — Я солдат, а вы — командиры.
Оказавшись в Лефортовской тюрьме, Коваленко растерялся и вместо признания очевидного стал яростно отрицать все, что ему ставилось в вину. Миронович, задетый за живое, решил не церемониться с бывшим коллегой и отстегал его для начала резиновой палкой, которую постоянно держал в ящике стола.
— Слушай, ты, умник! — жестко процедил он сквозь зубы, когда страсти улеглись и оба угомонились. — Если ты думаешь, что я позволю издеваться над собой, то это твоя последняя ошибка. Изобличен десятками, а туда же, выделываешься, как сухарь в помойной яме. Будешь давать показания?
— Буду, буду, — закивал головой Коваленко и выплюнул на ладонь осколок зуба. — По лицу-то бить палкой не положено. Она хоть и резина, а… куда его?
— Оставь себе на память. Садись, покалякаем.
Коваленко встал на ноги, пошатываясь подошел к столу, отодвинул стул подальше и присел на самый краешек, опасливо поглядывая на руку Мироновича. Следователь насмешливо хмыкнул:
— Мы ж договорились с тобой, чо бздишь?
— Мало ли что…
— По себе судишь?
— По себе, по тебе, по всей системе!
— Ты систему не трожь! Система не заставляла меня щекотать тебя.
— Может, и не заставляла, но позволяет.
— Не умничай. Кто допрашивал Сорокашиша?
— Шашкин.
— Протокол подписан тобой.
— Я оформлял.
— Кто брал у него показания о Лунге, Столовицком, Мовропуло, Александрове?
— Шашкин.
— Когда?
— Точно не помню, но вроде бы в средине июня тридцать восьмого.
— То есть после ареста Столовицкого?
— Да.
— Почему эти показания датированы пятым марта?
— Не знаю.
— Кому и зачем потребовалось фальсифицировать дату допроса? Может, протокол составлен раньше?
— Раньше я не мог подписать этот протокол как зам. начальника третьего отдела, потому что на эту должность назначен в мае.