—. Я вам не верю! — твердо заявил Гальперин, и встал. — Вам следует понять следующее: если, сознаваясь, вы говорите правду — вы помогаете следствию установить истину и имеете шанс получить от суда снисхождение. Если, сознаваясь, лжете — вы теряете этот шанс. Итак, спрашиваю в последний раз: вы подтверждаете, что сказали нам правду об отравлении Аллилуева?
Рукавцова глянула на прокурора большими печальными глазами и вдруг, закрыв лицо ладонями, разрыдалась. Ее не успокаивали и, плачущую, отправили в камеру.
— Что скажешь? — обратился Гальперин к Захожаю. — Ведь врет, а? Врет! Но почему так упорно!
— Со страху. Долго все отрицала. После очной ставки с Кабаевым подыграла ему. Идти на попятную — снова рисковать, раздражать следователя. Вот и врет.
— Этот Рюмин, следователь, он как? Что за человек?
— Мне он показался непорядочным.
— Бил ее?
— Вероятно. После допроса, на котором она дала признательные показания, ее вынули из петли.
— Да. Женщина запугана, это видно. Давай-ка, брат Захожай, поручим ее психиатрам. Пусть допросят без нажима, как это они умеют. А Кабаев… он же отказался от своих показаний в этой части. В суде отказался.
— Я в курсе.
— Ну, вот. Рукавцова об этом не знает, потому и мудрит.
34
На дворе бушует апрель. В открытые настежь окна льются волнующие запахи весны. Светло, радостно. Среди буйной зелени рдеет кумач: город готовится к Первомаю.
Захожай с удивлением смотрит на Березкина. Заместитель начальника следственной части непривычно оживлен, человечен, даже галантен. Последний из приближенных Малкина, остающийся пока на свободе. Последний из могикан. Двое сотрудников вводят Рукавцову.
— Здравствуйте, Ефросинья Федоровна! — восклицает Березкин и идет навстречу измученной женщине, от которой сногсшибательно несет специфическим запахом тюрьмы. — Присаживайтесь, пожалуйста, — показывает он решительным жестом на стул.
Рукавцова с удивлением смотрит на Березкина, задерживает взгляд на Захожае и, кажется, только ему шепчет устало:
— Здравствуйте, — садится и опускает глаза.
— Ефросинья Федоровна, — говорит ей Березкин, — мы пригласили вас на необычный допрос…
— Скорее даже не на допрос, а на беседу, — уточняет Захожай.
— Да-да, конечно, — соглашается Березкин. — Именно на беседу. Проведут ее с вами совершенно нейтральные люди, светила кубанской медицинской науки: заведующий кафедрой фармакологии Кубанского мединститута профессор Авроров, крайсудмедэксперт профессор Давидович, завкафедрой внутренних болезней названного института профессор Жданкевич и врач санчасти УНКВД Терновский. Мы — Захожай и я, можем присутствовать, можем не присутствовать, все будет зависеть от обстоятельств.
Рукавцова подняла глаза и внимательно посмотрела на Авророва.
— Да, Ефросинья Федоровна, — улыбнулся он ей, — здесь присутствуют совершенно новые лица, которые не слышали ваших прежних показаний относительно дачи порошка Аллилуеву. Я надеюсь, что вы нам расскажете, что это было, как было, все ли вы правильно показали следствию, ведь с того времени прошло полтора года и что-то вы могли забыть, перепутать.
— Да, — подтвердила Рукавцова. — Действительно. Полтора года.
— Важно знать: Кабаев, который дал вам порошок, он был хорошо вам знаком или это случайный человек?
— Он был знакомым по службе.
— Вы работали с ним в одном учреждении?
— Он был моим начальником.
— И он вам дал какой-то порошок. Какой это порошок?
— Не знаю. Порошок белого цвета.
— И что, он сказал, нужно сделать с этим порошком?
— Он сказал — всыпать в пищу.
— У вас, вероятно, возник вопрос: зачем всыпать порошок кому-то в пищу, это ж наверняка не простая соль?
— Он сказал что это нужно, — прошептала Рукавцова и прижала нижней губой дрожащую верхнюю. Глаза ее увлажнились.
— Да вы не волнуйтесь, — дотронулся до ее плеча Давидович. — Говорите спокойнее, громче и яснее.
— Говорите правду о том, что было, и больше ни о чем не думайте.
— Не было ничего, — громко всхлипнула Рукавцова. По бледным щекам ее из-под покрасневших век покатились крупные градины слез.
— Вот и расскажите только то, что было, — вмешался Березкин.
— Ничего не было!
— Почему вы волнуетесь? — спросил Жданкевич.
— Потому, что это неправда. Я ничего не делала!
— Никто вас ни в чем не обвиняет.
— Я ничего не сделала! Я скоро с ума сойду!
— Наоборот, — возразил Жданкевич, — надо собрать все силы и вспомнить. Ведь вас ни в чем не обвиняют.