— Здесь тебе дает оценку народ!
— Не надо так высокопарно, Малкин! Народ безмолвствует. Ему до лампочки, кто я и зачем я. Его одень, накорми, остальное ему до лампочки. Это не народ, а мразь, которая сегодня гробит меня, а завтра уничтожит тебя.
— Здесь все проверяемо.
— Тогда почему ты суешь мне эти доносы, а не результаты их проверок? Эх, Малкин, Малкин! Злоба застит тебе глаза, поэтому ты и цепляешься за всякую гадость. Народ… Честный человек, коммунист он или беспартийный, обо всех известных ему недостатках говорит открыто, в глаза.
— Я знаю многих, кто говорил тебе открыто, в глаза, и знаю, как ты с ними поступил. Не петушись, Гутман. Ты враг, а из каких побуждений — разберемся. Сейчас же я тебе советую: не корчи из себя умника. Будешь выделываться — помещу в самую вонючую камеру и прикажу дать дырявую парашу. Могу больше — поместить тебя к уголовникам. Эти ублюдки быстро собьют с тебя спесь. И еще один совет: оставь свой секретарский жаргон. Все эти «промахи», «кошки-мышки», «глупости» и прочее. Я ведь могу обидеться. Начнем, как ты выразился, сотрудничать.
Гутман исподлобья окинул Малкина ненавидящим взглядом. Ох, как он ненавидел эту службу госбезопасности! Конкретно ему она пока ничего не сделала. Но сколько судеб исковеркала на его глазах! Меч, карающий справедливость. Так бы он перефразировал известное выражение «карающий меч революции». Он много, может быть, слишком много, знал о неправедных делах органов государственной безопасности: о фальсификации уголовных дел и пытках, об арестах за принадлежность к той или иной этнической группе, о сговоре высших партийных инстанций с НКВД — порождением зла и насилия. Обо всем этом он знал и потому ко многим мероприятиям ЦК, которые он проводил с участием НКВД, относился критически. Конечно, он понимал, что свергнутые классы не уйдут без борьбы, независимо от того, будет ли она справедливой. Еще немало будет сделано попыток вернуть свои права и привилегии, которые отняла, у них революция. Будут жертвы. Будет неистовствовать НКВД. Но будут прилагаться усилия и для деморализации коммунистов, для внушения им недоверия к руководству партии. Он не верил ни в безрассудную активность оппозиционных сил, ни в удачливость НКВД, разоблачающих врагов именно в тот момент, когда должно свершиться непоправимое. Обо всем этом он имел собственное мнение, но никогда и ни с кем не делился им, тем более что и сам нередко вершил неправый суд, и сам злоупотреблял во вред многим, безропотно выполнял установки крайкома и ЦК, какими бы противозаконными они ни были.
Впрочем, понять, что законно и что противозаконно, трудно. Страной правят малограмотные, но честолюбивые и высокомерные выскочки, в этом он более чем уверен, и наивно ждать от них, что они легко откажутся от произвола и насилия в это смутное время.
«Надо ли быть откровенным с этим наркомвнуделовским маньяком? — спрашивал себя Гутман и сам себе отвечал: — Нет! Не просто не надо — нельзя! Он бесчеловечен и необуздан, потому что нищ умом. С ним надо быть осторожным, выражаться просто, без двусмысленностей…»
— Ну, так что? — нетерпеливо просипел Малкин. В глазах его уже метались искры.
— Я дам пояснения по любому вопросу моей компетенции.
— А я бы хотел услышать рассказ о твоей вражеской работе!
— Никакой вражеской работы я не проводил. Беспрекословно подчинялся партийной дисциплине и, в меру своих способностей, исполнял волю партии. Если какие-то мои деяния имели, на ваш взгляд, вражеские последствия — я готов по каждому предъявленному факту дать исчерпывающие разъяснения.
— У нас дают не разъяснения, а показания!
— Ну знаешь… — Гутман хотел вспылить, возмутиться, но встретившись с недобрым взглядом Малкина, сник. — Ну хорошо. Если общечеловеческие слова режут слух, я буду пользоваться твоей терминологией.
— В своей тронной речи, произнесенной на первой горпартконференции восемнадцатого ноября тысяча девятьсот тридцать четвертого года, ты смело поставил вопрос о нечеловеческих условиях, в которых живут строители. Дословно ты говорил следующее, — Малкин достал из папки копию доклада Гутмана: и стал читать, имитируя голос Гутмана: — «Как же это получается, товарищи? Строителям, которые своими мозолистыми руками создают прекрасные дворцы для народа, мы не можем создать элементарные санитарно-бытовые условия. До сих пор не покончили с таким позорным явлением, как клопы, грязь, вши, паутина, некультурность в бараках. Территория засорена мусором, калом, пищевыми отбросами. Среди бараков большое зловонное болото, водой из которого моются полы в общежитиях. Рабочие два месяца не были в бане…» И так далее. Твои слова?