Все остальное пряталось во тьме, из которой, за мной наблюдали зеленые глаза, явно женские, любопытные и ехидные, до невозможности — стоило только дать понять, что ты их заметил, как они исчезали, чтобы появиться вновь, через некоторое время.
Из реального — слишком длинные ногти на руках — миллиметра три и слишком неровно обрезанные. Волос на голове — тоже не мой привычный "ноль", а вот бородку, ненавистную, кто-то изничтожил, совсем недавно пройдясь по подбородку электробритвой.
С чего я взял, что именно электробритвой, а не станком?
А у меня на электробритвы, любых моделей, дичайшая аллергия: кожа краснеет, и, пока ты ее горячим полотенцем не прихватишь — будет полыхать аки свекла, на срезе.
Из кабинки вывалился полностью удовлетворенным — пусть не совсем чистым, зато с ясной целью и сонмами вопросов, которые собирался обрушить на голову Игнатича, едва выйду.
Пока мылся, чья-то неведомая рука повесила на крючок, напротив двери, тяжелое, бирюзовое, банное полотенце, а на второй — вакуумный пакет с одноразовым халатом.
Не моего размера, правда, но ведь дареному коню в зубы не смотрят!
Вытерся я кое-как — переоценка своих сил, на фоне нервного подъема, совершенно обычное дело, а все вопросы я могу задать и добравшись до кровати, и приняв исходное положение лежа.
С трудом натянув халат, обратил внимание еще кое на что — я явно сбросил несколько кг, причем сбросил подозрительно неправильно — резко. За тот месяц, что я провалялся без сознания — а в том, что я провалялся никак не меньше месяца, можно было давать на отруб все торчащие части тела — должен был, конечно, похудеть. Но не так глобально, чтобы кожа свесилась на боках!
Игнатич меня обманул — когда я вышел, его и след простыл!
На сервировочном столике, в два этажа, громоздились термосы, судки и три пакета сока, из которых два — томатного.
И солонка, с крупной, серой солью.
У меня отвисла челюсть — соль, такого цвета, в последний раз я видел в "лихие девяностые", когда садились всей семьей шинковать капусту, готовя ее к засолке на зиму!
Но, с томатным соком — именно она, самая вкусная.
Насыпав прямо в тетрапак чайную ложку соли, встряхнул его и сделал глоток.
Воспоминания детства не подвели, точно отмерив нужное количество "белой смерти".
"Э-э-э-х-х-х!" — Я уселся на кровати, перезастеленной свежим бельем, пахнущим другим запахом детства — пионерлагерной прачечной, с ее запахом хлорки и дешевого порошка, каустической соды и еще бог знает чего, положенного при стирке, по всем правилам, писанным для детских учреждений. — "Хорошо…"
Чувствуя, что глаза закрываются, отставил тетрапак на пол, в пределах руки — вдруг ночью захочу пить — и с чувством выполненного долга, на минуточку, закрыл глаза.
И тут-же их открыл, когда хлопнула дверь и хорошо знакомый голос возопил: "А где Игнатич?!"
— Рядовой, смир-р-р-р-рно! — Выпалил я, единым рыком, как учила "Росомаха" и открыл глаза, начиная понимать, за что сыпятся все шишки на этого бедолагу, по фамилии Рыжов.
Толик Рыжов оказался классическим распи…, даже по внешнему виду: камуфляж расстегнут, ремень не затянут, сам не брит. Позор командира, одним словом.
Наш Федоров, теперь уже, наверное, царство ему, где бы он ни был, таких очень любил. Умел наш командир найти нужную кнопку, правильно на нее нажать и получить, на выходе, добропорядочного бойца-диверсанта-пловца, способного в одиночку, с дыхательной трубкой, донырнуть до подводной лодки, устроить там диверсию и вернуться назад, по дороге наловив для любимого командира, рыбки.
А вот "Росомахи" эти "бойцы невидимого фронта" боялись больше, чем дети прививок.
Она, одним взглядом, приводила их в чувство, одним словом погружала в пучину депрессии и одной улыбкой доводила до мокрых штанов.
— Тьфу, больной, испугал! — Рыжов рассмотрел, кто именно подал команду и расслабился. — У тебя пожрать есть? А то я, ужин проспал, а Альберта страсть как не любит, когда по кухне шарятся в темноте… Вечно, кормилица наша, счастья ей в карман, да по больше, ловушки ставит…
— Неужто — капканы? — Присвистнул я.
— Не-е-е-е… — Толик почесал затылок смешно растопыренными в гипсе, пальцами правой руки. — Пока только мышеловки…
Представив, как Толик выходит с кухни, обвешанный сработавшими мышеловками, закатился со смеху.
— Ты чего? — Толик сделал шаг к двери, выставляя перед собой гипс. — Совсем плохой?