Я спешил на работу, поэтому отложил составление жалобы на завтрашний день, завтра на послезавтра. А потом злость прошла, и я забыл про Ведмедева.
Прошел месяц. Воскресный день. Всем семейством садимся за обеденный стол. И вдруг в калитку входит молодой человек, приближается к террасе, ставит передо мной гипсовый бюст Маяковского и говорит:
— Сам слепил, если нравится — выручите, купите. Срочно нужна монета.
— Вытащили из кармана казенные деньги?
— Хуже. Кончил художественный институт. Комендант требует освободить место в общежитии, а выехать некуда, вот я и решил купить комнату в кооперативном доме. Другие наши выпускники зарабатывают башли на сладкую жизнь более бесчестным способом. Они рисуют копии с икон и продают их дуракам как подлинники древнего письма. А я не богомаз, не абстракционист! Я работаю классиков литературы в манере Микеланджело и Паоло Трубецкого.
— Сколько просите за классика литературы?
— Ваш сосед из дома № 15 Ивановский дал 25 рублей, сосед из дома № 13 Ганечкин — двадцать.
Я решил на сей раз не соревноваться в щедрости с соседями и дал только пятнадцать.
Автор гипсового Маяковского кивком поблагодарил меня и заспешил на улицу. И вдруг слышу за спиной насмешливый голос соседа Танечкина:
— И вас, значит, охмурил бывший студент?
Ганечкин перешагнул штакетник, подошел к террасе, показал гипсового классика с тыльной стороны, и я прочел плохо затертый, замазанный белилами нижеследующий фирменный знак: «Производство скульптурной мастерской фабрики учебных и наглядных пособий Наркомпроса. Цена 7 р. 50 коп.»
— Ах, каналья, ах, разбойник! — вскипел я.
— Готовьте солдатский ремень, мы сейчас отстегаем этого каналью. Сын сейчас догонит его, приведет.
Ганечкин-младший поймал, привел, запер каналью в дровяной склад. Вдруг гремит калитка. Какая-то женщина бежит к террасе, кричит:
— Где он? Куда вы дели моего дорогого Гошу?
— Ваш Гоша спекулянт. Через пять минут он будет доставлен в милицию!
— Гоша — хороший мальчик, он, не будет больше спекулировать.
Если бы эта мамочка действовала без всхлипываний, я, может, выдержал бы ее натиск, а она начала демонстративно сморкаться, тереть глаза платком, а я не могу спокойно видеть женских слез, тотчас раскисаю, поднимаю вверх руки, сдаюсь. Смотрю на Ганечкина, что станет делать он, а тот еще крепится. Тогда бедная мамочка кидается на грудь моему соседу, орошает ее влагой. Ганечкин-старший тут же сдается и кричит Ганечкину-младшему:
— Дай этому каналье два раза по шее, выбрось прохвоста за калитку.
Проходит полчаса, снова открывается калитка. На этот раз вижу старого знакомого, старшину милиции Бориса Ивановича. Стоит в большом смущении:
— Простите, беспокою по долгу службы. И вам случаем не заходил торговец головок?
— Каких головок?
— Классиков художественной литературы.
— Был, мы даже задержали его, хотели доставить в милицию, да пришла мать.
— Какая мать? Спекулянтка! В их бражке распределение обязанностей. Один скупает головки, другой их перепродает, а если кто завалится, тому на выручку бежит эта третья, якобы как родная мать.
— Господи, кто мог знать это? Она так искренне плакала!
— Жулье обманывает вас, а вы верите им!
— Неужели мне из-за одного жулика не верить всем и каждому? — оправдываюсь я. — А вдруг кто-то и в самом деле попал в беду? Скажем, мать-одиночка. Разве не нужно протянуть ей руку помощи?
— У вас, работников газеты, всегда крайности. Или — или. Разве я говорю: «Не верьте всем»? Я говорю: «Верьте, доверяйтесь но не передоверяйтесь».
И, сделав такое недостаточно вразумительное, но достаточно исчерпывающее заявление, старшина милиции Борис Иванович добавил:
— Начальник приглашает вас в отделение. Пойдемте, удостоверьте, те ли самые канальи сидят у нас в КПЗ, которые были у вас.
— Разве вы задержали их?
— Специально следили. Эти жулики за три последних воскресенья купили в нашем поселковом магазинчике «Культторга» и перепродали дачникам 42 головки классиков художественной литературы: 7 — Добролюбова, 22 — Чехова и 13 — Маяковского.
Я поднялся и поплелся в отделение давать свидетельские показания. Молча, безропотно. А на кого было роптать, сердиться? Сам виноват! За последние полтора года я стал жертвой не одного, не двух, а трех случаев «передоверивания»…
БАЗАРЫЧ