Бити. Ну уж его-то не уволят. Не много они найдут дураков, кто бы ходил за свиньями все семь дней в неделю, да по стольку часов.
Дженни. Олух настоящий! (Пауза.) Джимми тебе сказал, что его выбрали ехать в Лондон на юбилей территориальных войск в этом году?
Бити. А что там будет?
Джимми. Демонстрация будет и парад в полном вооружении.
Бити. Много от этого толку…
Джимми. Понимать надо. Мы должны показать, что можем защищать страну, вот. Устрашай оружием — предотвратишь войну.
Бити (кончает вытирать посуду). Никого-то ты не устрашишь, парень. (Открывает свой чемодан.) Вот вам подарок для хозяйства! Погодите, свалится на вас водородная бомба, увидите, какой прок от вашего оружия. (Роется в чемодане.)
Джимми. Ты так думаешь? Да? Ничего, струхнут, гады.
Бити. Сами вы струхнете. (Достает свертки.) Это малышке.
Джимми. С чего это ты вдруг такая умная стала?
Дженни (разворачивая сверток и вынимая скатерть). Большое спасибо, Бити. Как раз то, что мне нужно.
Бити. Тебе ведь наплевать на защиту страны, Джимми, просто тебе нравится играть в солдатики.
Джимми. А что, по-твоему, я делал в прошлую войну — пел в окопах?
Бити. Ты про Чосера слыхал?
Джимми. Нет.
Бити. А знаешь, кто депутат парламента от вашего избирательного округа?
Джимми. К чему ты клонишь? Нечего загадывать загадки.
Бити. Ты знаешь, как зародилось профсоюзное движение в Англии? А забастовки ты признаешь?
Джимми. Нет и нет.
Бити. Для чего же тебе тогда воевать, что защищать?
Джимми (раздраженно). Бити, ты от нас уезжала надолго, ты завела образованного парня и все такое, и он тебя, может, многому научил. Но нам голову не морочь, нам и так хорошо. Приезжай, когда вздумаешь, мы тебе рады, но давай не спорить о политике, от этого только одни неприятности. Право слово. (Уходит.)
Дженни. Черт тебя дернул! Ты его за самое больное место задела. Да для него дороже территориальных войск ничего на. свете нет — вся его жизнь в этом.
Бити (расстроена). Почему он боится говорить?
Дженни. И вовсе он не боится, уж что-что, а говорить он умеет.
Бити. Я не про то. Говорить по-настоящему, использовать мосты, вот что! Я иногда сижу с Ронни и его друзьями и слушаю, как они говорят о разных вещах, чи, знаешь, я половину таких слов в жизни не слышала.
Дженни. Разве он тебе не объясняет, что они значат?
Бити. Я злюсь, когда он все учит меня да учит, а он хочет, чтобы я спрашивала. (Копирует его, теперь иронически). «Всегда спрашивай, люди с радостью расскажут тебе все, что знают, всегда спрашивай, и тебя будут уважать».
Дженни. Ну а ты?
Бити. Нет! Я не спрашиваю. И знаешь, почему? Потому, что я упрямая, как мама, я очень упрямая. Не могу себя заставить спрашивать, и все тут. Знаешь, я из себя выхожу, когда слушаю их. Как только они начинают говорить о вещах, которых я не знаю или не понимаю, я из себя выхожу. Сидят себе и разговаривают, как будто между прочим, вдруг повернутся к тебе и скажут: «Не правда ли?» Точно как в школе: спрашивают, когда не ждешь, и всегда то, чего не знаешь. Иногда я ничего не говорю, иногда ложусь спать или ухожу из комнаты. Как Джимми, ну точь-в-точь как Джимми.
Дженни. А Ронни что?
Бити. Он тоже из себя выходит. «Почему ты меня не спрашиваешь, ну какого дьявола ты не спрашиваешь? Разве ты не видишь, что я жажду просветить тебя? Только спрашивай!»
Дженни. И он собирается на тебе жениться?
Бити. Почему бы нет?
Дженни. Ты уж прости меня, не обижайся, но мне кажется, что вы не очень-то друг к дружке подходите.
Бити (громко). Неправда! Мы любим друг друга!
Дженни. Тебе лучше знать.
Бити (тихо). Нет, ничего я не знаю и не узнаю, пока он сюда не приедет. С первого же дня, как я поступила официанткой в Делл-отель и увидела его — он на кухне работал, — влюбилась в него. Я думала, все так просто. Три месяца бегала за ним, разные слова ему говорила, дарила подарки, а потом у нас всерьез началось. Он ни разу не говорил, что любит меня, да мне все равно было, но после того, как он сошелся со мной, он, видно, считает, что должен за меня отвечать, и я его не отговаривала. Я думала, что заставлю его полюбить меня. О нем я почти ничего не знала, только что он не такой, как все, и большей частью все пишет да пишет. А потом он вернулся в Лондон, и я поехала с ним. Я никогда далеко от дома не уезжала, но ради него поехала, и он все время считал, что не может бросить меня, и я его не отговаривала. Потом я его лучше узнала. Его интересовали вещи, которых у меня и в мыслях не было. Политика, искусство и все такое, и он старался учить меня. Он социалист и всегда говорит, что речами социализма в стране не построишь, но можно передать свои идеи тому, кто близок к тебе. И я делала вид, что мне это интересно, хотя мало что понимала. Он все время старается учить меня, но мне это в голову не идет, Дженни. И все-таки я хочу показать, что интересуюсь. Я не привыкла учиться. Учеба была в школе, и с этим покончено.