— Боже мой, — вырвалось у Уилла.
— Мне бы навалиться на вас обоих, — сказал Том, — следовало бы устроить, чтобы вы трахнули ее.
— Боже, возможно и так, — сказал Уилл. — Я ошарашен. Ну и баба.
— Добро пожаловать в политику, — сказал Том.
— Том, я хочу, чтобы вы послали с курьером требование опровергнуть это, а если не получим опровержения в течение двадцати четырех часов, я подаю иск об оскорблении.
— Полегче, Уилл, полегче. Я знаю, что вы расстроены, но следует рассмотреть некоторые аспекты дела прежде чем выходить с ними на люди.
— Какие еще аспекты? Я хочу ее скальпа. Я хочу поднять такую бурю, что газете придется отправить Энн Хитс обратно в Вашингтон.
— Прежде всего, — сказал Том, — вот вам прямой вопрос. Являетесь ли вы теперь или были ли вы когда-нибудь гомосексуалистом?
Уилл глубоко вздохнул.
— Я не обязан отвечать на такой вопрос ни вам, ни кому-либо. Том тоже сделал паузу.
— Не обязаны, да, но тем не менее, я хотел бы прямого ответа.
— Ол-райт, я не являюсь и никогда не был гомосексуалом. Достаточно этого для вас?
— Было бы достаточно десять секунд назад, — сказал Том.
— Что это значит, Том? — спросил Уилл, начиная сердиться.
— Достойный ответ на такой вопрос или на любой вроде него заключается в быстром и безусловном НЕТ! — Он опять помолчал. — А вы колебались.
— Это из вопросов, которые не заслуживают ответа, Том. Но вы руководите моей кампанией, и имеете право знать все. Я никогда больше не буду отвечать на такие вопросы — ни вам, ни представителям печати, ни кому-либо другому. Ясно это?
— Ол-райт, Уилл. Я верю вам; хочу, чтобы вы знали это. Вы, конечно, правы. Это не цивилизованный вопрос, но добиваться места в сенате — тоже не всегда цивилизованное дело... Заметьте, она ведь не назвала вас педиком, — сказал Том, уже подразнивая. — Она оставила возможность другой альтернативы; мол, он, может быть, импотент. При таком обороте мы не получим голосов даже гомосексуалов.
Уилл разразился смехом.
— Ол-райт, предоставьте мне устроить дело, — сказал Том. — Я попрошу завтра утром о встрече с издателем газеты, вполне доверительной встрече, и чтобы он одернул редакторшу своего воскресного, журнала. Сомневаюсь, что он прочитал статью. Думаю, она ему не понравится.
— А не следует ли опубликовать какое-то заявление? — спросил Уилл.
— Это крайнее средство, — ответил Том. — И последствия, как говорится, непредсказуемы. Взрыв гарантирован, а что дальше? Я просчитаю все варианты, а пока — не возражаете, если я скажу всем, кого это интересует, что вы не гомосексуал, ну как?
— Чувствуйте себя свободным.
— Послушайте, как я понял, у вас нет подружки, которая могла бы попозировать с вами во время кампании и подержать вашу руку при публичных выступлениях?
— Нет.
— А у меня есть подружка, которая могла бы этим заняться. Она вам понравится.
— Том, замолчите.
— Ол-райт. Неудачная идея. Отложите-ка к черту журнал и почитайте что-либо еще. Мы поговорим завтра.
Уилл не мог успокоиться. Вот ведьма; она предлагала себя ему, как на тарелочке. Но ведь Том, войдя в этот самый момент, не дал ему и ответить Энн Хикс, как требовалось.
Уилл вымыл посуду, собрался выйти из дома — и снова звонок. — Уилл Ли?
— У телефона.
— Говорит Билл Мот из «Ассошиэйтед пресс». Полагаю, вы слышали о Джеке, Бахенане; я хотел бы, чтобы вы прокомментировали это.
— Конечно, я знаю об этом, — сказал Уилл, несколько встревожившись. — Я и нашел его, кстати. Посмотрите сообщения собственного агентства.
— Я полагаю, вы еще не слышали другого, — сказал Мот. — В утреннем выпуске «Вашингтон таймс» помещена заметка о том, что Джек Бахенан был арестован в 1982 году в вашингтонском клубе гомосексуалов за то, что делал определенные предложения, заместителю полицейского. Можете прокомментировать?
— Я в это не верю! — рыкнул Уилл.
— Газета опубликовала копию доклада об аресте с приложенной фотографией. А Джек Бахенан проходил проверку по безопасности?
— Конечно, — медленно произнес Уилл. — Все старшие сотрудники аппарата проходят ее, поскольку сенатор Карр председатель Комитета по разведке.
— Можете ли объяснить, почему это не выяснилось при расследовании его прошлого ФБР и проверке его благонадежности?
— Нет, не могу. Как я сказал, это для меня ново, и я уверен, что ни сенатор Карр, ни кто-либо другой в офисе не знали об этом.
— Что ж, думаю, что ФБР опростоволосилось.
— Но я не могу поверить, — сказал Уилл. — Чем закончилось то дело? Говорится об этом в заметке?
— Он признал себя виновным, и, учитывая, что замечен впервые, осужден на тридцать дней ареста, притом приговор был отложен. Думаю, хорошо еще, что его не застрелил кто-нибудь прямо в зале суда.
— И все же никак не могу поверить, — сказал Уилл.
— Мистер Ли, не замечали ли вы признаков того, что Джек Бахенан мог быть гомосексуалистом?
— Совершенно никаких. К счастью, он был... он был женат и имел двух детей.
— Не думаете ли вы, что его склонность к гомосексуализму могла быть причиной домашних затруднений, о которых он вам говорил, когда появился у вас в ту самую ночь?
— Понятия не имею, — сказал Уилл. — Он ни разу не говорил мне о своих семейных проблемах. До той самой ночи я был уверен, что брак их — счастливый. Ну, а теперь извините, я уже почти вышел из дома.
Он положил трубку, но телефон немедленно встрепенулся новым звонком.
— Это Том. Плохие новости.
— Я слышал. Мне только что звонили из АП.
— И что же вы сказали?
Уилл передал свой разговор с репортером телеграфного агентства.
— Надеюсь, он почувствовал ваше удивление.
— Думаю, да. Я действительно был изумлен.
— Китти Конрой знала об этом, — сказал Том.
— Что такое?
— Постойте, не обвиняйте Китти. Джек сообщил ей об этом, когда был арестован, но взял с нее клятву держать все в секрете. Она сдержала обещание.