Старый дом, выстроенный прадедом, сгорел в тридцатых годах, а нынешний был построен после войны.
В 1945 году отец Уилла вернулся со службы в военно-воздушных силах — он летал на бомбардировщиках — с молодой женой англо-ирландского происхождения. Патриция Уортс-Ньюенам Ли захватила в Америку несколько картин из георгианского дома своей семьи в графстве Корк. По ее инициативе на красных глинах Джорджии было выстроено подобие ирландского дома. Но не из камня, как в зеленой Ирландии, а из кирпича. Дом получился удобным и хорошо смотрелся.
Уилл проехал мимо парадной двери к группе деревьев у озерка, что в сотне ярдов за домом. За ним увязалась собака — золотистый Лабрадор Фрэд.
От озерка дорога вела через рощицу к дому Уилла — аккуратному коттеджу. Он сам выстроил его с помощью двух работников фермы. Ему тогда было ровно двадцать пять лет, и он полноправно вошел в отцовскую фирму. А строение это на каменном фундаменте, собранное из толстых кедровых брусьев, вписалось в лес над водой, как будто всегда там было. Кстати, озеро было искусственным: собственно, пруд, устроенный матерью в пятидесятые годы.
Он вышел из машины, и собака восторженно прыгнула ему на грудь.
— Эй, Фрэд! Как поживаешь, старый проказник?
Собака лизнула его в лицо. Он дал ей нести портфель, поднялся по ступенькам с остальным багажом и вошел в дом. Фрэд осторожно положил портфель на кровать.
— Какой хороший мальчик! — Уилл почесал Фрэда за ушами-Мари из супружеской пары черных, которая ухаживала за его родителями, оставила на кухне тарелку шоколадных пирожных. Проглотив их, Уилл вернулся в спальню. Затем он принял горячий душ и поблаженствовал, растянувшись на постели. Солнце садилось за озеро.
В большом доме командовала мать. Значит, к обеду требовались пиджак и галстук. При восходившей луне он прошел вместе с Фрэдом сквозь рощу, затем по лужайке. Было прохладно, но теплее, чем в Вашингтоне.
Младшая сестра отца, тетя Элоиза, вышла из кухни. Они обнялись.
— Ты чуть похудел, — сказала Элоиза, критически оглядев его.
В войну она овдовела и больше замуж не выходила. Она еще управляла магазином женской одежды, который когда-то основала бабушка. Теперь, когда тете Элоизе было за семьдесят, она в одиночестве жила в Делано, но иногда приезжала к обеду.
— Мне это необходимо, — засмеялся Уилл. — К Рождеству надо быть в хорошей форме.
Патриция Ли встретила сына у двери библиотеки. В свои семьдесят она оставалась красивой женщиной — высокой, тонкой и стройной, хотя волосы поседели. Она взяла в ладони лицо Уилла.
— У тебя усталый вид, — сказала она. — Но ты всегда так выглядишь, приезжая из Вашингтона.
Ее выговор немного смягчился, но в нем все еще чувствовалась западнобританская жестковатость. Шутя или сердясь она переходила на говор графства Корк.
Отец, Билли Ли, вышел из кабинета, где он работал среди полок, уставленных книгами в кожаных переплетах.
— Хэлло, мальчик! — почти прокричал он. Билли Ли было уже около восьмидесяти лет, а выглядел и вел он себя как семидесятилетний. Его волосы не потеряли густоты, а то, что они стали совсем седыми, лишь добавляло ему благородства. Отец в большей мере выглядел сенатором, чем лысоватый Бенджамин Карр.
— Как насчет того, чтобы немного выпить? — спросил он. — Бурбон годится?
— Конечно, — ответил Уилл.
Он взял стакан виски и погрузился в диван напротив родителей, сидевших в креслах возле горящего камина. Он любил эту комнату.
— Хорошо долетел? — спросил отец.
— Вполне. Над Вашингтоном была облачность, но на юге — чистое небо.
— Это хороший образ для характеристики нашего нынешнего положения, — усмехнулся отец.
— Что потребовалось судье Боггсу? — спросила мать. — Полагаю, он загрузил тебя делом, от которого все, кто мог, отказались?
— Вероятно, — сказал Уилл, — Но он представил дело так, будто не мог доверить его никому другому. Втянул в эту историю и Элтона Хантера из Гринвилла. Притом, хитрец, заручился согласием сенатора, и у меня не осталось выхода.
— Думаешь, этот парень, Муди, совершил убийство? — спросила мать.
— Трудно сказать, — ответил Уилл. — Парень хорошо держится и будет неплохо смотреться в суде, если я его натаскаю. Но я еще не знаю, что у них заготовлено против него. Есть какой-то свидетель — чего, я не знаю. Но хочется верить этому Муди, в нем чувствуется доброта, и он кажется мне искренним. Женщинам-присяжным он понравится.
— У него есть алиби? — спросил отец.
— Уф! Имеется приятельница. Явившись в суд, она заставит каждого усомниться, что у парня могло хватить энергии изнасиловать кого-либо.
— Знаешь ли что-то о Саре Коул? — спросил отец.
— Только то, что она черная, и ее отец владеет фермой в окрестностях Лутервилла.
— О ней известно еще кое-что. Весьма проворна. То есть была проворной. Окончила среднюю школу в Гринвилле и получила стипендию для учёбы в Беннингтоне, штат Вермонт, а там преуспела.
— Ты знал ее?
— Нет, так писали газеты. Известно и больше. Она получила средства от какого-то фонда и организовала консультации беременным девочкам-подросткам — единственную такую службу в округе.
— Звучит неплохо, — сказал Уилл.
— Да, но Сара Коул ни с кем не дружила, по крайней мере, ни с кем из белых. Воинствующая феминистка, признанная атеистка и вообще большая заноза, как я слышал в судебных кругах, — Отец взял со стола газету и вручил Уиллу. — Кстати, была хороша собой.
Уилл всмотрелся в поразительно красивое лицо девушки: кофейно-молочная кожа, правильные черты, короткая «африканская» стрижка и сердитые, умные глаза.
— Говорят, у нее была пара белых предков, — сказал отец. — В общем, вела она себя вызывающе и вместе с тем была вот такой привлекательной. Не походила на черную. Обычно это озлобляет разную дрянь из числа белых.
— Что ж, разные аспекты этого дела наверняка проявятся на суде, — сказал Уилл. — Не очень мне все это по душе.
— Так и случается, — ответил отец. — Никогда не знаешь, во что ввязываешься. Скажи-ка, судья подбрасывал монетку, чтобы решить, кто должен обвинять, а кто защищать?