Вплетенные в навершие высокой спинки синие астры горели призрачным отсветом магии, не позволяющей им увядать. Изголовья четырех деревянных кресел, стоящих по сторонам, были украшены белыми астрами и оттого казались полночными облачками, подсвеченными с обратной стороны светом луны.
Маленький элле хотел было примоститься в одном из них, но был пойман за ухо и препровожден на выход.
На закате распахнулись массивные створки восточных дверей. Хозяева и гости прервали разговоры и шурша платьями расступились, чтобы дать дорогу королю. Тамлин, в кои-то веки в парадной одежде, прошел сквозь зал, подметая подолом мантии пол, поднялся на возвышение и после секундного раздумия сел на трон. В пепельно-белых волосах его блеснул венец, инкрустированный бриллиантами и муассанитами.
Вслед за королем по ступеням взошли еще трое. Зеленоглазый Эмриат Илуфер, управляющий дворцом и глава рода ремесленников, был одет в простой костюм из черной с золотом ткани, но скроенный так искусно, что отвести от него взгляд было просто невозможно. На золотых волосах управляющего лежала тонкая вязь венца с россыпью цаворитов. Эмриат присел в кресло по правую руку от короля.
Главная хранительница Мирисгаэ, Ассеатэ Виртаэн — сухощавая эльне в белом платье, увенчанная сапфировым венчиком — заняла дальнее кресло слева от Тамлина. Проницательный взгляд серых глаз хранительницы отличался особой искрой теплоты, свойственной целителям светлой линии ’атэ.
Четвертой на возвышение поднялась миниатюрная девушка с глазами цвета янтаря, пронизанного солнцем. Среди колец ее огненных волос поблескивала диадема с крупными рубинами на висках и ниспадающими на зеленый бархат платья золотыми филигранями. Миннаэта, глава рода Аоэт и всех элле, работающих с дарами флоры и фауны в Мирисгаэ, заняла свое место рядом с Эмриатом.
Последнее кресло слева от трона осталось пустым.
По залу пробежал холодок сквозняка, тронул лепестки астр в изголовьях сидящих.
Тамлин поднялся. Ему и всем, кто сидел на возвышении, поднесли кубки с вином.
— За жизнь, — произнес он. — Пусть каждый из нас встретит следующий Саммайн окруженный теми, кто ему дорог.
— За жизнь, — сказал Эмриат, вставая, — и за мастерство, с которым стоит ее прожить.
— За жизнь, — поднялась Миннаэта. — Давайте наслаждаться ее дарами.
— За жизнь, — добавила Ассеатэ негромко, — и за тех, кого уже нет с нами рядом.
— За жизнь! — со всех сторон откликнулось им.
В зале зазвучала музыка — в роду Илуфер были светлые линии выдающихся музыкантов и певцов. Песня Саммайна полилась по залу, взлетела хоралом к потолку, тронула слушателей где-то очень глубоко — каждого по-своему…
— Не грусти дольше необходимого, — шепнул Тамлину Эмриат, когда последний отзвук песни растаял в воздухе. — Музыканты призвали грусть для того, чтобы оттенить ею радость. Смотри, все уже веселятся.
Действительно, характер музыки изменился: исчезла разъедающая душу тоска, зазвучали приятные мелодии. Элле рассыпались по залу, многие танцевали, их платья и шлейфы скользили по полу в такт музыке.
— И сколько ты выпил с утра? — Тамлин закинул ногу на ногу и принялся разглядывать танцующих. — Тебе одного бокала обычно мало, чтобы начать упражняться в философии.
— Если я и буду сегодня в чем-то упражняться, то не в философии, — ответил Эмриат, хищно рассматривая высокую андар'эльне с гривой розовых волос.
— Эмре.
— Ммм?
— Хотя бы один день в году, бездна, ты можешь не думать о женщинах?
— О чем же еще прикажешь думать? — управляющий рассмеялся. — Я ремесленник, а женщина — самый прекрасный материал из всех, что я только держал в руках. Своенравный, но по-своему податливый. А внутри скрыта тайна, к которой можно прикоснуться всего раз. От союза такого материала и одаренного мастера рождаются шедевры, мой друг.
С этими словами Эмриат поднялся с кресла, сбежал со ступеней навстречу девушке и, обняв за талию, что-то ей шепнул. Эльне хихикнула, заводя прядь волос за ушко, и позволила увлечь себя в танце. Тамлин в задумчивости проводил пару взглядом.