Эофорт прислонился к каменной стене дома, стараясь собрать силы. Услышав за спиной шепот, он обернулся, вцепившись в свитки, которые поспешно схватил со стола в темноте, перед тем как ринуться на улицу. Лунный свет заливал мир холодным безжалостным светом, тени виделись там, где их не должно было быть. Они скользили по булыжнику мостовой и стенам ближних домов, удлинялись и раздувались, превращаясь в вытянутые фигуры с черными плоскими невыразительными лицами и тонкими длинными руками с крючковатыми когтями.
Они приближались к Эофорту и при этом переговаривались и скрежетали невидимыми зубами, скребли по камню иллюзорными когтями. Они подходили все ближе, и ученый, оттолкнувшись от стены, с трудом поковылял вперед по дороге, тяжелое дыхание мучительно вздымало его грудь. Было холодно, дыхание облачком пара вырывалось изо рта, но он весь вспотел.
Несмотря на тошноту от дурного запаха кипящего хмеля, Эофорт пошел вниз по улице Пивоваров. Он качался, словно пьянчужка, что в надежде на выпивку околачивается у черного хода пивоварни.
За ним по стенам домов следовали тени, вот донесся визгливый хохот, краем глаза удалось различить мельком проносившиеся фантомы. Казалось совершенно невозможным то, что он один видел этих призраков и что по пути ему не встретился ни один человек.
Может, сейчас он уже скитается в мире мертвых — живая душа, которая непонятно как переместилась неведомо куда. Враг преследует его, опасаясь того, что Эофорт узнал и может передать Зигмару. Мертвецы сочли, что ему известно нечто, способное им навредить. Это соображение вынудило его ускорить шаг и заставить несчастное тело брести вперед.
Ученый сжал висевший на шее серебряный кулон в форме голубки и помолился Шаллье. Эту молитву он не произносил вслух с детства:
— Милосердная Шаллья, кроткая и нежная, помилуй меня, беспомощное дитя твое, — сказал он, чувствуя, как с каждым словом ослабевает могильный холод. Он попытался припомнить другие молитвы, в особенности к Морру и Таалу. Морру он бы помолился потому, что этот бог ненавидит восставших из мертвых, а Таал дарует радость бытия.
— Ныне, когда отхожу я ко сну, молюсь Морру и вверяю ему душу мою, да сохранит…
Слова Эофорта прервал дикий злобный рык, и дорогу впереди преградила стая волков: мерзких разложившихся тварей с торчащими из-под паршивой грязной шкуры костями. То были гнусные исчадия тьмы. Они не выли, но скалили ломаные зубы и наступали крадучись, хромая и неловко припадая на поврежденные конечности. Но как бы ни были звери перекалечены, Эофорт не питал никаких иллюзий и прекрасно понимал, что ни убежать, ни пережить их нападение не сможет.
Обойти волков не выйдет. Обернувшись, старец увидел на улице бормочущие тени, которые тянули к нему длинные руки. Не получится добраться до Большой палаты. По другую сторону располагались Сады Морра. Пришлось ему свернуть на улицу Храмов — единственное место, которое, быть может, дарует ему убежище.
Они последовали за ним, только медленно, словно боялись идти в обитель богов. Божества присматривали за людьми, а приспешники некромантов были им самыми ненавистными врагами, ибо мертвые не молятся никому.
Все еще сжимая изображающий голубку кулон, Эофорт поспешил вперед по улице, а следом за ним по пятам шли волки и тени, насмехавшиеся над его слабой попыткой спастись. Вот он увидел здание, которое искал, и тут его грудь пронзила острая боль. Эофорт даже охнул. Он споткнулся, выронил еще несколько свитков и заскрипел зубами от невыносимой боли, сковавшей левую часть груди. Эофорт не был лекарем, но все равно понял, что от такого напряжения его старое сердце вот-вот сдаст.
Он закричал и стукнул в дверь храма, боль пуще прежнего затопила все его старческое тело, и книжник сполз по каменной стене наземь.
— Помогите… — попытался крикнуть Эофорт, осознавая, что такого тихого вопля о помощи никто, скорее всего, не услышит.
Тени приблизились, волки оскалились.
— Во имя Шалльи, помогите! — из последних сил крикнул он.
И тут случилось чудо. Улицу затопил серебристый свет, от которого призрачные охотники попятились, попрятались по темным углам. Волки тоже отпрянули от света, ибо явно боялись его. Они выжидали, и в их пустых глазницах плясали огни факела.
Эофорт потянулся к свету, ибо зрение его уже туманила серая пелена.
В дверях появилась женщина, прекрасная, словно сама богиня милосердия и врачевания. У нее из-за спины падал свет, который смягчал резковатые черты лица и сиянием окружал голову. Глядя на нее, Эофорт ощущал, как сердце зашлось у него в груди.