Однажды они встретились на площади, где стояла Скиния. Ионадав объезжал селения бойцов своей десятки и не был в Городе Давида больше месяца. Он не сразу узнал вышедшего из-за ограды Скинии Амнона.
– Ты не болен?
Амнон покачал головой. Они сошли с дороги, уселись на большом камне и достали фляги с водой.
– Что нового в городе? – спросил Ионадав.– И что с тобой? Раннее утро, а ты выглядишь, будто целый день ходил за плугом.
Амнон рассеяно смотрел на него и молчал. Потом встрепенулся.
– В городе ничего весёлого.
– А у тебя?
– У меня? – протянул Амнон. – Влюбился я, брат.
– Так это женщина сосёт из тебя кровь!
– Я её даже ни разу не поцеловал. Она ещё девица.
– Кто же это?
– Тамар, – выговорил Амнон. – Дочь Маахи, сестра моего брата Авшалома. Не знаешь? Худенькая такая, в голубом платьице.
– Конечно, знаю. Малышка-Тамар. Но я думал, ей лет десять, не больше.
– Все четырнадцать, – покачал головой Амнон. – Между прочим, я заметил, как она глядела на тебя после твоей победы над Ронди, и понял что девчонка в тебя влюблена.
– Ты только ревновать не вздумай! – засмеялся Ионадав, но, увидев, что Амнон продолжает мрачно прихлёбывать из фляги, сказал: – Не ты ли всегда повторял, что мучиться из-за женщины – позор для солдата?
– Повторял, – вздохнул Амнон, помолчал и стал рассуждать вслух: – Жениться на ней мне не позволит отец, скажет: «Подожди, пока вырастет». А я, представляешь, ночью вскакиваю от своего крика: «Тамар! Малышка моя!», а что делать, не могу придумать.
– Замани её к себе в дом, притворись, например, больным. Ты выглядишь так, что любой поверит.
– Не придёт, – махнул рукой Амнон.
– Постарайся, чтобы Давид прислал её с чем-нибудь к тебе. Подумай, это неплохая мысль – притвориться больным.
– Пожалуй.
И лёг Амнон, и притворился больным, и пришёл король навестить его, и сказал Амнон королю: «Пусть придёт Тамар, сестра моя, и испечёт мне пару лепёшек, и я поем из рук её». И послал Давид к Тамар сказать: «Пойди, прошу, в дом Амнона, брата своего».
Тамар раскладывала лепёшки и рассказывала больному:
– Мы – прямые потомки Йеѓуды, основателя нашего племени, сына праотца Яакова и Тамар, в честь которой меня назвали. У Йеѓуды с Тамар было двое сыновей: Перец и Зерах. Зерах умер бездетным, а наш род пошёл от Переца.
– Он, конечно, был первенцем у Йеѓуды? – засмеялся Амнон. – Первенцы всегда самые живучие, ты заметила? Да, вот ещё что, когда в следующий раз придёшь убираться в моём доме, не говори с порога: «Как в загоне у овец!»
– Следующего раза не будет. Теперь у тебя всё блестит, вот и содержи со своими слугами дом в порядке.
– Ладно, не учи старших, – буркнул Амнон. – Рассказывай дальше.
– Кто был первенцем у Йеѓуды и Тамар, я не поняла. В нашем Учении записано так: «Настало время родов, и вот, близнецы в утробе её. И во время родов высунул один руку, и взяла повитуха и повязала ему на руку красную нить, сказав: «Этот вышел раньше». Но, едва забрал он руку свою, как вышел брат его, и она сказала: «Что это ты прорвался напролом?» И наречено ему было имя Перец. Потом вышел брат его, у которого на руке красная нить. И наречено ему имя Зерах…»
Малышка зажмурилась и откинула голову, припоминая.
– Ты что?! – открыла она глаза, почувствовав руку Амнона у себя под рубахой. – С ума сошёл?! Вот я сейчас закричу!
А он уже дёргал её рубаху, стараясь сорвать, и глаза его были ещё неподвижнее, чем всегда, и пугали ещё больше.
– Не смей! – хотела выкрикнуть девочка, но он сдавил ей грудь, а второй рукой старался раздвинуть коленки. Она ещё пыталась вразумить его:
– Не принуждай меня, брат мой, не делается так в Израиле, не делай этой мерзости <…> А я, куда денусь я потом с позором моим! И ты станешь одним из подлецов <…> Поговори с королём, он не возбранит мне стать твоею.
Но он не захотел послушать слов её и одолел её.
Было жарко, хотелось поскорее добраться до воды. Тамар только чуть-чуть приоткрыла веки, так чтобы Амнон не заметил, что она на него смотрит. Солнечный свет наполнял комнату, и Тамар с удивлением увидела, что Амнон вблизи совсем другой. У него оказались большие глаза, совсем не страшные, даже непонятно, почему его все так боятся, а рабы и слуги, если попадаются ему навстречу в коридорах королевского дома, стараются спрятаться в нишу или прижаться к стене. У него были мохнатые брови, сходящиеся к переносице, как две целующиеся гусеницы. Такие брови были у его матери Ахиноам – наверное, за них и полюбил её Давид, их общий с Амноном отец. И волосы!.. Ей приходилось отмывать ягнят, упавших в нечистоты. Какими они становились милыми!
От такого сравнения Тамар тихонько рассмеялась и раскрыла глаза.
Амнон поглядел на неё, потянулся. Поцелует? Нет, только скривился:
– Как противно вы все пахнете, женщины!
И возненавидел её Амнон чрезвычайной ненавистью – так что ненависть, какою он возненавидел её, была сильнее любви, какою любил её. И сказал ей Амнон:
– Встань и уйди!
И сказала она ему:
– Нет, нет! Это зло – прогнать меня – больше того, которое сделал ты со мною раньше.
Но он не хотел её слушать, подозвал отрока, слугу своего, и сказал:
– Прогони-ка эту от меня вон и запри за нею дверь.
А на ней было цветное платье, какие носят королевские дочери-девицы.
И вывел её слуга его вон, и запер за нею дверь.
И взяла Тамар прах и посыпала голову свою, а цветное платье, что на ней, – разодрала. И положила она руку на голову свою и пошла, рыдая, к дому своего брата Авшалома.
Там оказалась только мать. Мааха будто поджидала дочь.
– Ты! – закричала Тамар, едва дверь за ней закрылась.– Ты уговорила отца послать меня к этой скотине! Не знала, чего от него можно ждать?
– Я, – неожиданно спокойно подтвердила Мааха. – И я знала, что Амнон способен на всё.
– Так почему же ты это сделала? – Тамар опустилась на пол возле ног матери.
– Я очень хочу, чтобы ты стала королевой, – медленно, будто разговаривая сама с собой, произнесла Мааха и посмотрела на дочку. – Только ты и твой брат знаете, как управлять государством. Я вас научила. Остальные здешние наследники могут управлять только овцами.
Тут она спохватилась, взяла в руки голову Тамар и повернула к себе, стараясь улыбнуться. Но сразу же сделалась серьёзной.
– Конечно, я не представляла, что он выгонит тебя на улицу, как собачонку.
Мааха опустилась на пол, положила голову дочери себе на колени и провела рукой по её мокрому лицу.
– Выплачься и попей воды. Живи здесь и никуда не ходи. И не жалуйся! Думай о мести, и тебе станет легче. Мы не допустим, чтобы этот Амнон стал королём, а ты ещё будешь управлять иврим. Только не как жена короля, а как его сестра. Это обещаю тебе я, дочь князя Талмая. Потерпи, подожди немного, я ждала дольше.
Тут она заметила, что всхлипы смолкли, Тамар уснула, уткнув лицо в материнские колени. Тогда Мааха шёпотом пообещала в пространство:
– И ты, Давид, старый бабник, получишь своё!
В этот момент в дом вошёл Авшалом. Солнечный свет золотым ореолом повторял его стройную фигуру. Несколько мгновений Мааха любовалась сыном, потом приложила палец к губам и, показывая взглядом на спящую Тамар, прошептала:
– Ты уже знаешь?
– Весь город знает .– Авшалом остановился напротив, скрестив на груди руки. – Что будем делать, мама?
– Приближается твой день. Но сперва – месть!
И жила Тамар в одиночестве в доме Авшалома, брата своего. И услышал обо всём этом король Давид, и сильно прогневался.
Все ждали, какое наказание даст Давид старшему сыну Амнону, но король ничего не предпринимал. А тот старался не попадаться отцу на глаза.