— Я бы тоже так сказал, — кивнул Гэвин. — Молодая еще. Да и хорошенькая — ты согласен с этим, Сайлас?
— Не просто хорошенькая. — Петтигрю спешил согласиться со всем, что скажет Гэвин. — Я бы сказал, красивая.
— Красивая, говоришь? Ты и вправду так думаешь? Может, так оно и есть…
Он следил за ней, пока она не исчезла из виду, и глаза его восхищенно сузились.
К приходу зимы Сэм Харди и еще несколько молодых людей собрались вместе и построили небольшую хижину для миссис Инглиш и ее сына. Гэвин обычно стоял поблизости и смотрел, как идет работа. Строить они умели, и отличной сосны хватало, но они работали наспех, потому что у них хватало и других дел. Время от времени их жены приходили поглядеть, как они работают, а заодно — как они вертятся вокруг миссис Инглиш.
Женщины тоже ощущали в ней что-то необычное, и их настороженная бдительность не ускользнула от внимания Гэвина.
Однажды, когда он наблюдал, как они вывершивают трубу, мальчик, Лестер, остановился в нескольких футах от него. Это был маленький мальчик с мягким подбородком, черными волосами и нежными карими глазами, как у матери. Он стоял, выгнув спину, не решаясь посмотреть Гэвину в глаза, но все равно пристально глядя на него. Он осмотрел его грудь, потом револьвер, потом опустил глаза к сапогам. Гэвин был одет в аккуратно вычищенный пиджак, потертые джинсы, а на ногах у него были новые сапоги ручной работы из мягкой кожи, которые он купил в Таосе. Свой «Кольт» он теперь носил в кожаной кобуре, привязанной внизу ремешком к ноге. Большие пальцы у него на руках были расплющены, но ногти чистые. Он уже больше не рылся в земле в поисках золота.
Мальчик медленно наклонился, поднял с земли небольшой камешек и бросил в Гэвина. Бросил он не слишком сильно, и Гэвин, почувствовав удар в ногу, не вздрогнул. Его светлые глаза даже не моргнули. Он только улыбнулся мальчику и ждал, что будет дальше. Лестер поднял второй камень, чуть побольше, и отвел руку назад. Теперь он глядел Гэвину в глаза. Они были голубые, яркие и пустые — в них не отражалось никакого чувства. Губы его улыбались, и он ждал, пока мальчик бросит камень.
— Ну, конечно, сынок, — сказал он. — Давай, вперед! Бросай. Покажи, что у тебя на душе.
Мальчик выронил камень и убежал в хижину. Сердце у него колотилось, а глаза наполнились слезами. Он зарылся лицом в мягкие юбки матери.
В тот же день попозже миссис Инглиш вызвала Гэвина из его хижины второй раз в своей жизни. На ней было красивое ситцевое платье, шляпка-капор, в руке она держала кожаные перчатки. Когда она заговорила, голос ее звучал низко и хрипловато.
— Я хочу извиниться перед вами, мистер Рой, за своего сына, Лестера. Он не понимает. Он вбил себе в голову, что это вы убили его отца, но не смог понять причины. Но он хороший мальчик…
Гэвин кивнул головой. Вытер ладони о штанины на бедрах.
— Я понимаю. Очень любезно было с вашей стороны, что вы пришли, мэм. Вам необязательно было делать это. Я ведь все понял. Я знаю, что он славный парень.
— Да. Он хочет заботиться обо мне. Но он вам больше не причинит вреда, разве что еще раз бросит камешек.
— Нет, конечно, не причинит. — Он неуверенно помолчал. Она как будто не собиралась уходить, а день клонился к вечеру. — Не зайдете ли вы ко мне, мэм? У меня кофе на огне, если не возражаете выпить чашечку.
— Хорошо. Только на минутку.
Войдя в хижину, она сняла свой капор, и он увидел, как у нее уложены волосы — как будто несколькими языками пламени, светящимися в сгущающихся сумерках.
Он разлил кофе — рука была как всегда тверда — и предложил ей чашку.
— Славный дом они для вас построили, мэм, — сказал он чуть погодя.
— Да, это будет хороший дом.
— Немножко маловат, да и бревна они могли бы взять потолще, — отметил он.
Она огляделась вокруг, оценила единственную комнату его хижины и улыбнулась.
— У вас у самого здесь не так много места — для человека, владеющего пятьюдесятью головами скота.
— Я буду строиться весной, — быстро сказал он. — Собираюсь продать этот скот и начать строить большой дом. Другого такого во всей долине не будет. Для начала несколько комнат, но больших комнат, хороших комнат… А потом, попозже, я смогу добавить еще несколько. Я тут прожил три зимы, и мне хватало — для одного человека. Я могу даже зимой уехать на время в Таос, а тут оставлю человека, чтоб следил за моим стадом…
Они поговорили еще немного, а потом она заметила, что уже темно и ей пора идти.
— Я вас провожу, — предложил он.
— Очень любезно с вашей стороны, но моему мальчику это не понравится. Он чувствительный и такой… надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. Я бы предпочла, чтобы вы не рассказывали, что я сюда приходила.
— Хорошо. — Он улыбнулся снисходительно и довольно, как будто между ними возник какой-то заговор.
Позже, уже зимой, когда мяса стало мало, он отправился в горы и убил молодого белохвостого оленя. Часть оленины он принес ей. И шкуру, на случай, если она захочет сделать перчатки, мокасины или что там ей понравится. Она приняла подарок.
Через несколько дней она пришла к нему в хижину. Он выделывал часть шкуры другого оленя. Был вечер, уже стемнело, и на дворе было холодно. Он сидел перед камином, от дров, горящих на решетке, шло тепло.
— А зимой в этих краях холодно, — сказала она, спокойно глядя ему в глаза.
— Я знаю.
Он провел рукой по ее волосам, и она удивилась, какой он нежный.
— В чем же причина, а? Что он за человек был — что с ним не так было?
— Свинья он был. Он не мог понять, чего мне хочется. Мы с ним никогда не были счастливы. Может, это и грех так говорить, но я рада, что он умер.
Гэвин обдумывал ее слова. Он продолжал в молчании гладить ее волосы. Наконец он сказал:
— Возможно, я сумел бы понять.
— Я хочу сказать вам кое-что. Вы отличаетесь от всех других мужчин здесь. Другие, вроде Сэма — они добрые, но слабые. Слишком слабые. А вы настолько отличаетесь, что это меня иногда пугает. Но, может быть, именно потому, что вы совсем другой, вы сумеете понять…
— В чем я другой?
— Есть у вас что-то внутри — что-то вроде камня. И все же вы куда больше мужчина, чем они.
— Да, — мягко сказал он, не пытаясь унять бешеные удары сердца…
…В феврале он уехал на месяц в Таос. Там он играл в казино и за первые два вечера выиграл в фараон пятьсот долларов. Остальное время он пил и путался со шлюхами. Когда он возвратился в долину, Дороти Инглиш ждала его. Она пришла к нему в хижину вечером, в тот же день, когда он вернулся, и сказала, что беременна.
— Давно? — спросил он.
— Примерно три месяца.
— Ты уверена?
— Да, уверена.
— И ты уверена, что это от меня?
Она взглянула ему в глаза и утвердительно кивнула.
— Ну что ж, — нахмурился он, — надо это обдумать. Я приду утром, взгляну на скот, и мы тогда это обговорим.
Утром он выехал на молодом пегом коньке, которого купил в Таосе, и, когда он оказался в сорока ярдах от хижины Дороти Инглиш, она высунула старое ружье для охоты на бизонов через узкое окошко, прицелилась ему в сердце, задержала дыхание и нажала на спусковой крючок. Пуля ударила в кость на левом плече, он упал на спину коню, вытянулся, пришпорил его и быстро погнал за хижину, а потом обратно вдоль главной улицы к своему дому, и капли крови отметили его след на чистом пушистом снегу.
Он отсиживался в хижине неделю. С ним там была старуха-индианка из племени навахо — она готовила ему еду. Двое мексиканцев пасли его стадо, каждый вечер один из них приезжал и докладывал ему о состоянии скота. Гэвин пристально глядел на него холодными голубыми глазами и был уверен, абсолютно уверен, что они говорят чистую правду.
Когда он окреп и мог уже опустить руку и прижать ее к боку, он оседлал пегаша и поехал в город. Сначала заехал к Петтигрю — выпить и проверить счета. Он был доволен — ни один человек в поселке не отважился бы надуть его.
В полдень Дороти Инглиш вышла в город вместе с сыном. Гэвин остановился посреди улицы и задержал ее, помахав рукой. Он быстро заглянул ей в глаза — она не отвела взгляда — потом уставился долгим взглядом на ее живот под складками плаща. Больше нюхом, чем зрением, он определил, что там есть жизнь.