Гэвин не отвел глаз.
— Три года, — сказал он упрямо. — Три года, что я здесь в одиночку прожил, дают мне кое-какие права. Вы тут люди чужие. А я — здешний.
— Ну, если уж вы хотите знать, так никто из нас тут не здешний — кроме вот них… — и Бейкер показал на отдаленные горные твердыни.
— Апачи ушли отсюда, — ответил Гэвин. — Я остался. А вы только-только приехали.
Переселенцы сперва слушали его рассуждения — неспешные, монотонные, хмурые — а потом начали открыто смеяться.
— Да не спорь ты с ним, Эли, — сказал один из них. — Давай лучше разгружаться. Может, если не обращать на него внимания, он сам отстанет… как головная боль.
Переселенцы эти были большей частью незадачливые фермеры из Индианы, случайное сборище людей из небогатых семей. В мечтах своих они представляли себе Калифорнию страной, где текут молочные реки в кисельных берегах. Жизнь в одиночку закалила Гэвина необычным образом, сделала его твердым изнутри — а этого переселенцы еще не смогли понять. Только Бейкер, который был фургонным мастером и умел читать и писать, воспринял его всерьез.
— Уж если мы осядем на этой земле, — гнул Бейкер свою линию, — то вам лучше держаться подальше. Вы охотник — можете продавать нам мясо и шкуры.
Двое мужчин стояли лицом к лицу на ровной полоске прерии, которой когда-то предстояло превратиться в главную улицу города Дьябло, совсем рядом с речным берегом, где вода переливалась через две плоские черные скалы и поворачивала у мыска, поросшего тополями.
Гэвин спокойно произнес:
— Если вы разгрузите свой фургон здесь, на моей земле, я вас убью.
Все окружающие слышали, как он сказал это, и позднее это упоминалось в его оправдание. «Но надо признать, что он честно предупредил», — говорили люди.
Бейкер пожал плечами. Он держал ружье для охоты на бизонов на сгибе руки, а у Гэвина был длинноствольный «Кольт», глубоко засунутый за кожаный мексиканский пояс. Бейкер угрожающе приподнял ружье, так что ствол закачался, глядя на ноги Гэвина, и улыбнулся:
— Я думаю, что одному из нас придется убить другого, — сказал он достаточно громко, чтобы все вокруг слышали, — потому что мы собираемся разгружаться.
Больше ничего сказано не было. Гэвин кивнул, повернулся к окружающим, слегка разведя руки, как будто хотел сказать «Ну, вы сами слышали», чуть наклонился влево, в молниеносном движении промелькнула рука, нога — и в следующее мгновение длинноствольный «Кольт» дважды пальнул. Тяжелая самодельная пуля из ружья ударила в землю у ног Гэвина, не причинив никому вреда, а Бейкер упал мертвый. Как потом оказалось, две пули пробили его сердце в полудюйме друг от друга. Человек, который стоял у него за спиной, потом клялся, что одна из пуль оторвала пуговицу у него с рукава, и мальчишки из каравана рылись в земле до самого заката, пока матери их не позвали, — все надеялись найти пуговицу и пулю, но напрасно.
Гэвин подул в ствол своего «Кольта», чтобы охладить его, опустил руку с револьвером вдоль бедра и замер в ожидании. Люди посмотрели на него, потом — на мертвого, который лежал, вытянувшись в пыли, как будто спал, положив голову щекой на приклад винтовки. Гэвин ждал, что кто-нибудь еще бросит ему вызов, но вызова не последовало. Люди молча наклонились, кряхтя, подняли тело Бейкера и отнесли к дальнему концу каравана, оставив Гэвина одного.
Во второй половине дня они похоронили Бейкера, а потом собрались за последним фургоном и, присев в кружок на корточки, начали обсуждать случившееся.
— Его надо повесить, — таково было мнение одного из них. — Мы повесим его вон на том тополе у реки.
— Петля — это для него даже слишком хорошо, — пробормотал второй.
Они все повернулись к помощнику Бейкера, человеку по имени Джек Инглиш. Это был тридцатилетний широкоплечий человек, крепкого сложения, с массивной челюстью и гневными темными глазами. Он был женат и имел маленького сына.
Джек Инглиш скривился, губы его сжались. Но он помнил, как размытым пятном мелькнул «Кольт» Гэвина, вылетев из-за пояса.
— Повесить — это слишком опасно, — сказал он. — Он убьет двоих, а то и троих из нас, прежде чем мы набросим веревку ему на шею. Давайте лучше на закате пойдем к нему в лагерь, спокойно и мирно, вызовем его и скажем, что мы все обдумали и согласны сделать, как он сказал, а потом, когда он выйдет, чтобы с нами окончательно договориться, двое из нас зайдут сзади и отправят его в преисподнюю…
— А отправлять-то ты будешь? — спросил молодой человек по имени Сэм Харди, и в глазах у него мелькнул насмешливый огонек.
Инглиш потрогал свою винтовку и усмехнулся:
— С превеликим удовольствием, Сэм.
Но другие в дело не рвались. Они успели кое-что разглядеть в глазах у Гэвина Роя, и выражение этих глаз наводило на мысль, что если они попытаются выманить его на открытое место под предлогом переговоров, а потом попробуют застрелить сзади, что-нибудь пойдет не так. Ни один не мог сказать точно, что он имеет в виду, но думали все одинаково.
— Ты хочешь выступить против него в одиночку? — спросили они у Инглиша.
— В одиночку?
— Если ты хочешь свести с ним счеты за то, что он застрелил твоего хозяина, тебе придется идти одному. Припомни, он честно предупредил Эли. Эли сказал, что одному из них придется умереть. Эли поднял на него винтовку. Припомни…
Инглиш нахмурился, повел глазами по сторонам, глядя на мескиты и грушевидные кактусы… Смеркалось. Далеко на речном берегу небольшой костер выбрасывал желтые искры в теплый, темнеющий воздух, и Гэвин Рой сидел у огня, занятый починкой сбруи своей кобылы.
— Значит, вы со мной не пойдете? — вызывающе спросил Инглиш.
Люди слегка покачали головами.
Вот так они проголосовали за то, чтобы дать Гэвину волю поступать по-своему. Они достаточно быстро усвоили ход его мыслей. В конце концов, он пришел сюда первым. Наверное, это дает ему какие-то права на землю, которую он, небось, так же хорошо изучил, как и места в горах, где можно отсидеться. Такого человека неплохо иметь в своей компании в этой дикой стране, где апачи все еще кочуют среди хребтов Сангре — хороший человек, когда он на твоей стороне, и очень плохой, когда он против тебя. Они, конечно, не знали, куда все это приведет, но человек он спокойный, и, если малость пойти на уступки, так какие неприятности может он им причинить? В один прекрасный день подходящий человек найдет подходящий случай, и, если судьба Гэвину исчезнуть с лица земли, так это будет сделано. Они очень гордились своим благоразумием и предусмотрительностью. Пока ты наковальня — терпи, как станешь молотом — лупи. Сэм Харди и Сайлас Петтигрю появились в мерцающем круге света у лагерного костра Гэвина, присели рядом с ним на корточки и рассказали, что решили переселенцы. Они будут обрабатывать землю и отдавать ему небольшую долю урожая.
— Хорошо, — сказал Гэвин без улыбки. — Это хорошо. Я ведь не имел в виду, что я ничего не буду делать для вас взамен. Буду. — Он похлопал по рукоятке «Кольта». — Я тут могу быть вроде как разведчиком, следить, чтобы никаких неприятностей не возникло. Я буду о вас заботиться — вот что я имею в виду. Если у вас возникнут какие-нибудь споры, приходите с ними ко мне. А я решу, кто прав.
Сэм Харди открыл было рот — и закрыл снова. Он поднялся, и Петтигрю, уже пожилой человек, тоже встал вслед за ним.
— Ладно, — согласились они, — так будет хорошо.
Вот так Гэвин сделался их руководителем, заменив Бейкера. Люди начали строить хижины, все сразу, расставляя их вдоль будущей улицы в надежде, что когда-то они построят городок. Гэвин жил отдельно от них в своем лагере. У него был мул, кобыла и дикая апачская собака, которая поднимала лай, когда кто-нибудь приближался к палатке. Если в поселке возникали осложнения, споры или еще что-то в этом духе, Гэвин как-то узнавал об этом и, как обещал, решал, кто прав. Он выслушивал доводы обеих сторон, обдумывал их, высказывал свое мнение и для него дело на том и кончалось. Он знал, что его мнение не будет отвергнуто, как знал и то, что любви это ему не прибавит. Но это его и не волновало — он видел, как боятся его переселенцы, и давно решил: пусть лучше боятся, чем любят; лучше во всяком случае, для человека, который живет один. Это его долина, он нашел ее, оберегал ее, он сумел выжить здесь, как зверь. Иногда он улыбался людям — они старательно изображали ответную улыбку, но в его присутствии мужчины и женщины ощущали себя напряженно, ни один не решался засмеяться, пошутить или дать слишком большую волю языку. Никому не хотелось идти у Гэвина за спиной. Это был человек такого сорта, что люди чувствовали себя безопаснее, когда он находился сзади, а они стояли к нему спиной. Они знали, что так им ничего не грозит, что он ничего не имеет против любого из них и не причинит никакого вреда, если вести себя как следует. Но, оказавшись у него за спиной, человек начинал дрожать от страха, сознавая, что больше не был в безопасности. Люди чувствовали, что он умеет читать их мысли и знает все их тайные устремления. Уж такой он был человек — тощий, спокойный и медлительный как змея, но энергия была свернута в нем, как бич, и затаена, как яд гремучей змеи.