И Жанне тоже захотелось дарить любовь и жизнь.
Она не привыкла к подобным мыслям, а те бились в голове все настойчивее. Что будет «после Эребора», когда ее долг исполнится? Кем она сможет стать тогда, в мирной жизни? Дарящей любовь и жизнь женой — или еще одним мечом в дозоре?..
Жанна хорошо помнила ужас, который испытала, увидев в глазах сподвижника яростную жажду убийства. Неужели ей тоже грозит потеря человечности? Нет-нет, она не такая!..
Торин.
Надо думать о нем. Нужно думать, что нужно ему. Тогда выбор очевиден, этого-то и просит ее сердце. А заслуживает ли она счастья? Сможет ли вернуть хоть одну отнятую жизнь?
Жанна присела на кровати, обхватив руками колени, не в силах даже плакать.
***
Балин с Ингрид не торопясь дошли до библиотеки и теперь рассматривали редкие и древние книги. Увы, их было не так много, как того хотелось архивариусу. Потихоньку разговор зашел об особенностях построения слов кхуздула. Гном рассмеялся: Ингрид старательно выговаривала рычащие, громыхающие согласные, уточняя правильность произношения… Когда он узнал, что Ингрид неплохо знает синдарин и изучает язык гномов — просто для себя — его интерес к ней еще усилился.
Смущаясь и волнуясь, как за свое творение, Ингрид показала альбом. Тот самый, переданный ей Бардом…
Гном охнул от восторга. Архитектура зданий на рисунках была очень своеобразной, и не гномьей, и не эльфийской. Удобной для людей и дающей полет души. Талант мастера, создавшего этот шедевр, был несомненен. Балин мог лишь пожалеть, что прекрасная задумка так и не воплотилась в жизнь.
А Ингрид, убирая альбом, поежилась, вспоминая ледяной ветер и холод в темных глазах.
— Простите мне мою невыдержанность, мистер Балин, — прошептала она, опять подумав о том, о ком думать себе запрещала. — Вы все правильно поняли, а я… Я просто не ожидала услышать его имя от Жанны и только растревожила ее, а ей ведь нужен покой. Просто… мне казалось, все в прошлом, а… вы приехали, и все изменилось, и я теперь… я…
Она опустила голову, кусая губы и пытаясь скрывать слезы.
— Дитя мое, если он не полный болван, он сам придет к тебе. Вот только примешь ли ты его? — удивил ее гном.
— Едва ли, мистер Балин, — приходя в себя, протерла щеку Ингрид. — Не думаю, что я его интересую. Я уже привыкла жить одна и… не хочу быть одной из многих.
— Ох, Ингрид… Я видел, как он смотрит на тебя. Ты имеешь над ним власть куда большую, чем кажется тебе и чем думает он.
Заскорузлые ладони старого гнома сжали ее руки, а слова успокаивали сердце.
— У гномов и эльфов все просто: увидел — полюбил, а вы, люди, вечно все усложняете! Сами возводите стены вокруг себя, чтобы потом их преодолевать. Мне стоило только увидеть вас… Хотя ты слишком хороша для него, пусть он хоть трижды ко… Ну да ладно. Не расстраивайся больше, а то я тоже расстроюсь. Я нашел бы для такой прекрасной девушки чудную партию, зачем тебе этот мрачный обормот?
Балин ворчал, прямо как ее дядя, и Ингрид поневоле улыбнулась.
***
Несколько дней назад Ингрид с трудом подняла отяжелевшего, замерзшего Барда, который едва нашел в себе силы уцепиться за её плечо. Воздух становился все холоднее, пар шел изо рта — настоящий осенний вечер на пороге зимы — и Ингрид поняла, что, если не найдёт способа утеплиться, далеко от ратуши они не уйдут. В то же время, размышляла она, пока брела к ступеням, показываться эсгаротцам не стоит: Бард слишком слаб, а его слава слишком темна, чтобы этим никто не воспользовался.
Спускаясь по лестнице, Ингрид ни о чем не могла думать: узкий, крутой спуск и едва держащийся на ногах спутник приковали её внимание намертво. Бард тяжело навалился на ее плечо и, кажется, жалел, что вообще поднялся: дыхание вырывалось с хрипом, ноги не гнулись, а силы таяли очень, очень быстро. Впрочем, когда они преодолели распроклятый архитектурный изыск, дело пошло бодрее, а у Ингрид родился план.
Рассчитывать на чью-то помощь не стоило — стражники, как люди на службе, легко могли обернуться против помощника бургомистра, горожане вряд ли стали бы помогать, а гномов, которым Ингрид могла бы довериться, невозможно было вывести из пиршественного зала незаметно, и поэтому девушка свернула в архив. В своей вотчине она сможет подготовить их исчезновение из ратуши.
Бард не жаловался, но Ингрид всем своим существом ощущала, насколько тяжело ему дается каждый шаг.
В архиве она прислонила его к стене справа от выхода, не разрешив сесть, но оставив возле ближней к дверям скамейки. Сама быстро проскочила за стол, пошуршала там, нашла запасное рабочее платье и натянула его прямо поверх праздничного сине-искристого. Наблюдавший за ее движениями Бард заинтересованно приподнял правую бровь.
— Не ходить же мне по городу с открытой спиной, — Ингрид до слез покраснела. — Тем более, осенью.
Бард промолчал, только в посветлевших глазах промелькнула улыбка, и прикрыл веки.
Пуховый платок, который жил до последнего времени на работе и помогал сохранить тепло в самые промозглые дни, Ингрид обмотала вокруг Бардовой груди, чем, похоже, немало удивила мужчину. А потом — залезла на скамейку, накинула на плечи и голову полуживого помощника бургомистра свой плащ, тщательно его завязала и не менее тщательно поправила капюшон — теперь опознать Барда на расстоянии будет почти невозможно, а близко она никого не подпустит.
Вот только черные пряди слишком приметны. Потянулась их поправить, благо скамеечка позволяла дотянуться до макушки не в прыжке, и в очередной раз подивилась, когда он успел так замерзнуть! Нос, щеки, уши — все холодное, будто в Эсгароте уже властвует зима. Ингрид задержала ладони на его лице, а в следующее мгновение застыла, забыв как дышать: Бард, не открывая глаз, потерся колючей щекой о её руку, замер, набираясь то ли сил, то ли храбрости, повернул голову и поцеловал ее пальцы.
«Губы у него тоже холодные…» — пронеслась в опустевшей голове одинокая мысль. Ингрид опешила, но не отстранилась.
Бард смотрел на неё, замершую в удивлении, и будто ждал. Может — удара, может — ласки… Ингрид так и не узнала. Он пошатнулся; зрачки расширились, лицо напряглось, губы сжались в тонкую линию.
— Что? Что случилось? Где болит?! — всякую задумчивость с нее как ветром сдуло. — Да говори же, не молчи! — уже сердито потребовала Ингрид.
— Нога… — очень тихо, слишком тихо. - Нога, сводит, подожди, пройдет… — навалился на стенку сильнее, перенес вес на левую и помянул сквозь зубы недобрым словом старый шрам.
Ингрид спрыгнула со скамейки, присела у его ног. Сквозь плотную ткань штанов, сквозь ощутимые волны боли размяла одеревеневшую ногу, пусть не сразу, но подчинившуюся ее пальцам. И шрам, и сам Бард — все было слишком знакомо. Словно они не расставались на год. Словно не было мучительных попыток забыть его.
— Что ты творишь? — чуть не плача, выговорила Ингрид.
Бард с удивлением воззрился на нее.
— Зачем, ну зачем ты полез на эту крышу? Ну что ты молчишь и улыбаешься?!
— Ты такая красивая, когда злишься, — ухмыльнулся Бард, и, верно, Ингрид послышалось тихое: — Шел за закатом, а встретил рассвет.
До ее комнатушки с малюсенькой кухней они добрались без приключений, только пару раз пришлось остановиться. Бард хрипло хватал ртом воздух, а Ингрид хоть немного распрямляла спину. Дотащив помощника бургомистра до дома, она с трудом уложила его на кровать и кое-как стащила с него обувь.
Спохватившись, девушка убрала подальше подаренный когда-то Риддаком ключ. Старый нищий как всегда ничего не объяснил, только молвил с усмешкой, что ей он пригодится. Ингрид чуть не выронила его сейчас, как тогда, когда нищий буркнул, что он может открыть дверь в другой город.
Ингрид решила пару дней не ходить в ратушу, хотя редко позволяла себе даже опаздывать. Ведь Бард… Этой ночью она узнала о нем кое-что новое. Например, что он — потомок Гириона. Подобных сведений не было даже в архивах, ей ли не знать. Она поняла это из его бормотания и вскриков, пока он метался в лихорадке так сильно, что ей пришлось удерживать за плечи.