— Я… помочь хотела, — вздрогнув от его прикосновений куда сильнее, чем от ударов орка, ответила Тэри, не сводя с него глаз.
— Мне не грозила опасность, — сухо произнес Ринглин.
«Ну почему эти неразумные вечно лезут в самое пекло?» — проскользнула на задворках разума мысль, и он, усмехнувшись, договорил:
— Ну, не более обычного…
— Конечно! Подумаешь, орк ударил бы тебя в спину! Хоть раз в жизни поберегся бы! — воскликнула Тэри, обожгла его отчаянным взглядом и отвернулась, скрывая слезы. И заполыхавшие огнем от резкого движения раны были тут совсем не причем.
Военачальник оторопел. Значит, ему не показалось… Он всегда старался держаться с Тэри — гордой, яростной, неудержимой Тэри, чем-то неуловимо смущавшей его, Тэри, будто сотканной из живого пламени! — очень отстраненно и строго, только как командир с воином, начальник — с подчиненным. Особенно когда приметил взгляды, что бросал на нее Леголас. Вот уж кому Ринглин точно не станет переходить дорогу!
— Ты продержишься?
— Да. Не волнуйся за меня! Уходи, ты им нужен… — прошептала Тэри. Вне себя от беспокойства, она проводила Ринглина взглядом, поминая всех Валар и Майар, прося сберечь ему жизнь в этом безумном побоище.
Военачальник оглянулся и заметил вовремя подоспевшего Трандуила с охраной. Значит, раненого принца и девушку можно спокойно оставить на их попечение. Король же приказал гвардейцам отнести раненых к целителям, сам же двинулся за Ринглином. Тот обрадовался решению короля: меч Орофериона многого стоит, да и эльфы вдохновятся. Даже если выиграть битву не удастся, надо спасать тех, кто еще жив.
И Ринглин поспешил вперед, туда, где решался исход сражения. И, похоже, решался не в их пользу. Яркое солнце выглянуло из-за туч, заставив его улыбнуться. Раздумывать было некогда. Там, впереди, погибали его воины, его эльфы…
Он отмахнулся мечом от шальной летучей мыши и с криком ринулся в бой, позабыв обо всем на свете, отдавая все свои силы, весь опыт и мастерство. Он выкладывался в отчаянном усилии до последнего — насколько мог и чуть больше — и в безумии последнего боя готов был зайти за ту грань жизни и смерти, откуда уже не возвращаются, даже вырвав у судьбы победу.
***
Солнце било в глаза, но не мешало бегущим с развалин Эребора гномам ломать сопротивление орков. Казалось, чаша весов в этот день еще могла склониться на сторону Подгорного Народа.
Больг был далеко впереди, но его было видно сразу, так выделялся он среди других орков: огромного роста, вооруженный до зубов, он восседал верхом на варге, сила и злоба которого были под стать хозяину. Жгучая ненависть ко всему гномьему племени, радость осуществления заветного желания — уничтожить всю подгорную расу, а прежде всего — Короля и любого из рода Дьюрина — обуревала Больга.
Всё тело его, состоявшее, казалось, из одних только бугристых мускулов, покрывали причудливые шрамы, придававшие ему ещё более устрашающий и свирепый вид. Свою ярость и свирепость Больг направлял и на чужих, и на своих. Иначе не тянулся бы за Больгом почти ощутимо темный шлейф — смерть поджидала в его тени всякого рискнувшего попасться под руку главному орку…
Он издали выхватил Торина взглядом и ринулся к нему, сметая все на своем пути. Король-Под-Горой тоже спешил ему навстречу: Оркрист пел песню смерти, рассекал доспехи, разбивал оружие, легко, как пламя, проходил через вражью плоть… Орки отскакивали, обожженные и ослепленные ясным синеватым светом клинка, пораженные его бритвенно-острым лезвием. Каранлах яростно пламенел в руке у Жанны, вторя мечу в руке гнома; в этой песне у древнего меча была своя партия, не менее страшная и прекрасная, чем та, что пел Оркрист.
Они прорывались вперед, оставляя позади себя широкую полосу тел орков, все быстрее и быстрее, забыв про усталость, не чувствуя боли от полученных царапин, не обращая внимания на пропущенные удары — не всегда они успевали отбить вражьи клинки, но пока их спасали искусно сработанные доспехи. Зато их мечи молниеносно наносили удары снизу, сверху, с разворота… Торин и Жанна поддерживали и страховали друг друга, и бой их все больше походил на совместный танец.
Отряд гномов пробивал оборону орков, круша все вокруг, и ни самое грозное оружие, ни злобные варги, ни явный численный перевес врага уже не могли остановить их. Люди и эльфы спешили присоединиться к ним. Наконец, два предводителя противников встретились в гуще битвы, и все: и свои, и чужие — расступились почтительно, освобождая им место для боя и не смея мешать их смертельной схватке.
Секунда затишья… Испепеляющие взгляды, пара шагов навстречу…
И тут же сверкание острых мечей, звон яростных ударов разбили внезапную тишину. Мир вокруг дерущихся вождей замер: сгладились звуки боя, стих ветер, и даже солнце как будто застыло над горизонтом. Но не было в этой неподвижности беспристрастия: светило словно старалось ослепить орка, воздух отказывался поступать в его легкие, окружающее молчание дезориентировало его. Ради честного поединка он дрался пешим. Свирепый варг его, однако, попытался достать Подгорного Короля зубами, за что отхватил хороший удар в бок, и теперь, поскуливая, зализывал рану.
Больг был куда выше, крепче и мощнее гнома, но у Торина было то, чего не было у предводителя орков — не только ярая, слепая ненависть, но и страх за своих подданных и союзников, боль за убитых родичей и друзей, любовь к женщине, отважно сражавшейся рядом, готовой разделить его судьбу…
И Эребор — вечно зовущая к себе, казавшаяся потерянной навсегда родина — высился сейчас за его спиной. Снова лишиться родины — хуже смерти!
Он отражал удар за ударом, наступая на врага и улыбаясь ему в перекошенное от злобы лицо. Оба соперника истекали кровью из многочисленных ран, и непонятно было, кто задет сильнее, как ни вглядывались невольные свидетели схватки смертельных врагов.
Наконец орк рухнул, сраженный страшным ударом, пробившим доспех и пронзившим его черное сердце. Но следом упал и король гномов — слишком зол был Больг, чтобы умереть мгновенно. Он успел достать противника последним взмахом своего тяжелого клинка…
Стон пронесся по полю битвы — гномы отступали, люди были почти раздавлены, даже эльфы понемногу сдавали позиции, ибо потери становились все чудовищнее с каждой минутой.
Жанна огляделась — казалось, еще миг, и злобные твари победят, всюду принесут хаос и разрушение, уничтожат самую надежду на хорошее, накроют черной тенью мир, ставший ей таким родным. Она не смогла сделать главного — она не спасла жизнь Торину, но враг еще не повержен.
Девушка на секунду закрыла глаза, пытаясь защититься от разом навалившейся тоски и боли. Она осталась одна во всем мире, теперь уже навечно… Сердце ее было разбито, потеряла всякий смысл и ее жизнь, но не долг! Он не был исполнен. Неужели она подведет своего короля после его смерти?
Откуда ни возьмись, огромный черный медведь ринулся на орков и, топча и разбрасывая их, пробился к окровавленному неподвижному Торину. Чудовище выхватило Короля-Под-Горой из-под готовых опуститься клинков, закинуло себе на спину и с устрашающим ревом — орки в ужасе шарахались в стороны — понесло его прочь с поля битвы.
Что-то очень похожее на черное отчаяние закралось в душу Ринглина, пригибая плечи к земле, невыносимо утяжелив меч, вынудив приостановиться и почти сдаться под градом вражеских ударов.
Бард едва успевал обороняться уже за двоих — гондорец некоторое время назад рухнул прямо лучнику под ноги, заставляя гадать — жив ли, дышит ли ещё и не защищает ли потомок Гириона труп вместо своего боевого товарища? Людей за его спиной осталось совсем немного.
Даин, вне себя от гнева и боли, готовился к последней, смертельной атаке. Мертвая тишь опутала долину, будто все на миг затаили дыхание в ожидании чего-то.
— Балин, прикрой их! — спокойно сказала девушка, и он услышал ее.
Седобородый гном встал над сыновьями Дис, используя все свое недюжинное мастерство, отмахиваясь от орков, увидевших слабину и тут же спешивших добить тяжелораненых принцев. Теперь Жанна была спокойна хотя бы за них. В ее памяти пронеслась вся ее жизнь, все битвы, в которых она участвовала. И горькое знание пришло само. Что-либо изменить она уже не может. Не может ничего, кроме одного.