Все ниже и ниже спускалась Жанна, проводя рукой по рисункам стены — королевским рисункам. Ступенькам, казалось, не будет конца. Но вот наконец они закончились, широкие двери со сверкающим узором сами распахнулась перед ней, и там…
Сердце горестно сжалось.
Посреди громадной залы полыхал костер, отбрасывая мертвенные блики. Ледяной, подумалось Жанне, хоть и не бывает ледяных костров. Холоден был этот вечный огонь и печален… Белое у основания пламя, переходя в ярко-синее, закручивалось призрачными лиловыми языками. Серебряные снежинки сполохом искр взлетали, уносясь под высокие своды, а оттуда еще выше, в холодное зимнее небо, видимое в круглое отверстие посреди потолка.
На земле, по раскручивающейся спирали, все дальше и дальше от огня располагались троны, каменные троны, и в каждом из них сидело по гному. Молодые, старые… но над всеми ними пламенели короны.
Жанна бросилась вперед, ведь в первом, самом ближнем от костра, сидел Торин — ее король, ее жизнь, ее единственная любовь.
Он, нахмурившись и подперев рукой подбородок, смотрел в огонь, не отрываясь и словно не видя ее. Огромные поленья, покрытые иглами инея, потрескивали от невыносимого холода, но не сжигались и не менялись. Как и ничто здесь.
Гном был в походной одежде, в которой Жанна встретила его на Пустоши, у границ далекой Хоббитании. Как давно это было, целую вечность назад! Жанна подошла совсем близко, откинула густые темные волосы в серебряных нитях с высокого, нахмуренного лба, провела кончиками пальцев по дорогим чертам, навсегда запечатлевшимся в ее памяти. Он был холоден, но жив! Правда, Король-Под-Горой так и не повернулся к ней.
Тяжело подняв голову, он наконец промолвил:
— Как там племянники?
Голос Короля-Под-Горой был низок и мрачен, словно горная лавина прокатилась по залу. Гномы зашептались в отдалении.
— Они поправятся.
— Это хорошо… — едва слышно ответил он и опять замолчал надолго, уставившись в костер.
— Пойдем отсюда, — жалобно позвала Жанна.
— Зачем? — удивился Торин. Слова его падали медленно и глухо. — Я сделал все, что должен… А править будут другие!
— Хорошо, пусть так, — Жанна присела рядом, обняв колени по дорожной привычке, и опустила на них голову. — Твое слово — закон.
Было тихо, лишь снежинки костра, улетая в небо, шелестели тихим шепотом равнодушных звезд.
Гномы, восседавшие в креслах, косились на Жанну. Двое сидящих поближе, облокотившись о троны, переговаривались о чем-то: один — без глаза, другой — в странном наряде из сверкающих ромбов. Рядом с ее королем, по левую руку, находился совсем еще молодой гном, похожий и на него, и на Кили. Голубоглазый, с темными, как у брата, волосами. Он посмотрел на нее и на Торина, но не тронулся с места. Молча и грустно.
— Почему ты все еще здесь?! — гневно молвил король, повернув к Жанне голову. — Уходи отсюда! Иди к свету!
Он был страшен, глаза в отблесках ледяного пламени казались фиолетовыми, как аметисты, и Жанна в обычное время с радостью и удовольствием выполнила бы его приказ. Но не теперь…
— Не сегодня! Я просто не могу, — она светло улыбнулась ему. — А ты забыл кое о чем в этом холоде.
Он опять недовольно покосился на нее, ничего не ответив.
— Да что ты здесь делаешь? — осмелилась спросить Жанна.
— Смотрю за временем, наблюдаю за вечностью…
— Вечность подождет! — улыбнулась она еще раз. — Как и я, мой король.
Торин был не похож на всех в этом зале. Он живой, как и Жанна. Пока! Все это ненадолго. Холод от мертвого костра тихо окутывал ее, даря покой. Глаза слипались, голова клонилась и она уже не чувствовала окоченевших ног, когда кто-то резко дернул ее за руку, заставив подняться.
— Упрямая девчонка! — Торин сердился, покинув свой трон. — Зачем ты пришла сюда?
Пальцы онемели, ресницы сковало льдом, губы растрескались и едва шевелились, но она должна была договорить.
— За тобой, мой король, и я не уйду одна. Или останусь здесь навсегда.
— Здесь так тихо и спокойно! И брат рядом. Но Жанна, тебе здесь не место!
Гном нахмурился.
— Ты всегда заставляешь делать выбор, который мне не по душе.
— Разве? Я ничего не прошу у тебя.
— Вот именно, ничего, — прошептал гном, — мое сердце и так твое, только разум принадлежит долгу.
— Но ведь долг исполнен, мой король. Неужели ты думаешь, они будут возражать? — удивилась Жанна. — Скажи ему, Фрерин!
— Она права. Иди, Торин, беги отсюда, — прошелестел сухой голос. — Не торопись назад… Я не могу уйти, а ты можешь и должен, теперь твой долг — править, а долг сильнее смерти, тебе ли не знать. Здесь нет времени, и я буду ждать тебя, сколько потребуется… брат мой!
Все пропало, и Жанна почувствовала, как внезапно стало жарко. Она вскочила бы, если бы сильные руки не удержали ее за плечи.
— Торин! — ей казалось, она кричит, но из пересохшего горла вырвался лишь жалкий всхлип.
— Он очнулся, успокойся, девочка, теперь все будет хорошо.
«Это же голос Элронда, откуда он здесь?» — не веря себе, думала Жанна, глядя сквозь ресницы на знакомое лицо с твердыми чертами и темные глаза полуэльфа, склонившегося над ней.
Она, захлебываясь, выпила горечь, что ей дали, и опять провалилась в забытье, только на этот раз безо всяких сновидений.
***
— Вы не видели Барда?
Девушка с золотистыми волосами, убранными в две косы по обычаю Дэйла, ходила меж шатров под стенами Эребора.
На берегу Долгого Озера, едва придя в себя, Ингрид сразу стала помогать Сорвель во врачебных делах — больных в эльфийском лазарете хватало на всех. Недоверчивая эльфийка осторожно проверила девушку на владение магией — но нет. Да и недоступна магия людям Средиземья. Как же так получалось, что больные у Ингрид поправлялись словно не только от ее ухода, но, казалось, и от звука ее голоса, и от самого ее присутствия?
Эльфийка не могла нарадоваться на свою новую помощницу. И не сказала главного Барду, который в поисках девушки метался по лагерю — пусть сама его обрадует. Но подсказала, где ее искать, неодобрительно покосившись на несвежую повязку.
Бард стремительно подбежал к Ингрид и остановился. Обнял ее со спины, словно боясь навредить.
Ингрид вздохнула радостно и спокойно, прижавшись к нему всем телом. Бард, помедлив, осторожно развернул ее к себе, вглядываясь и не веря.
— Как ты… как ты себя чувствуешь?
— Гораздо лучше, чем раньше!
Затаив дыхание, он целовал любимое лицо, которое уже не чаял увидеть. Сжимал золотую сеточку, слетевшую с ее волос на крыше ратуши.
А Ингрид… словно еще похорошела — если бы это было возможно для нее — и, казалось, сияла собственным светом.
— Ты не будешь возражать, если мы останемся?
— Боюсь, мой супруг, мы теперь просто не сможем уехать!
Ингрид со счастливой улыбкой смотрела на него, словно намекая на что-то. Покачав головой, она взяла его руку и прижала к животу, не находя слов.
Он понял. Просто не мог поверить сразу… Земля качнулась под ним, и он упал на колени перед Ингрид, чуть не плача от счастья. Это невозможно, невыносимо! Только не для него, не в этом мире!
Его дорогая жена, живая и здоровая… их будущий ребенок. Их Новый Город. Все поменялось в его жизни за столь короткий срок. Или он сам смог все изменить? ..
Город людей заложат на месте, свободном от зла, и он больше не будет обременен чернотой и корыстью. С помощью гномов Бард воплотит мечты отца и брата на родине, которая, как Эребор, дождалась возвращения своих обитателей…
Бургомистр приехал последним. Что-то долго рассказывал новому главе Дэйла, единогласно выбранному старыми людьми Эсгарота, одобрительно похлопывая по плечу…
Бард молчал. Он так мечтал об этой встрече, но теперь все поменялось для него — ненависть и жажда мести, сжигающие душу, остались в прошлом. Теперь ему было ради чего жить. Но прощать он не собирался… Ведь есть кое-что похуже смерти — ему ли не знать?
— Беги, — наконец произнес он.
И бросил мешок с золотом. Тридцать монет, немалые деньги. Этого хватит на долгую жизнь и безбедную старость. Везде — кроме города его предков. Пусть бургомистр попробует на вкус изгнание.