— Но тебе поручено ее охранять, — настаивал Квикка.
Он испытывал сильную приязнь к Хунду, ведь они были земляками, родились и выросли в каких-то двадцати милях. Правила правилами, традиции традициями, но коль скоро друг Хунд и государь Шеф приняли эту женщину, все остальное не имеет ни малейшего значения.
— Ей ничто не угрожает, — сказал Озмод. — Вернется, когда нагуляется. — Он тоже протянул свою кружку улыбающимся хозяевам. — В некоторых городах женщине опасно ходить в одиночку: рано или поздно поймают в каком-нибудь тупике, наденут мешок на голову и изнасилуют. А здесь повсюду люди кади. За такие дела рубят руки и еще кое-что.
— Вот же проклятая баба! — прорычал Бранд. — Может, она как раз и ищет шестерых пьяных моряков.
Скальдфинн взял кружку Бранда и перелил себе половину содержимого.
— Я и сам не люблю эту женщину, — сказал он. — Но ты ошибаешься: шести пьяным морякам не учинить и десятой доли того, что она пережила. Как пить дать, она не хочет повторения. Но вернется обязательно, — примирительно добавил он. — У нее нет выбора. Ни слова не знает из здешнего языка.
Он повернулся к хозяевам и заговорил на ущербной латыни с примесью арабских слов.
В прохладном дворике неподалеку от душной комнаты, где сидели мужчины, Свандис расположилась на скамье. Поглядывая на окруживших фонтан женщин, она неспешно откинула капюшон, сняла с лица чадру. Ее медного цвета волосы рассыпались, контрастируя со светлыми как лед глазами. У некоторых соседок перехватило дыхание. Но не у всех.
— Значит, ты говоришь по-английски, — сказала одна из них.
Она, как и другие, тоже отбросила чадру. Пепельные волосы, зеленые глаза и кожа почти такая же белая, как у Свандис. Исключительной красоты женщина. С ранней юности Свандис привыкла быть в центре внимания. Она была вынуждена признаться себе, что в присутствии такой женщины ей бы это не удалось.
— Да, — ответила она тоже по-английски. — Но не очень хорошо. Я из племени данов.
Женщины переглянулись.
— Многих из нас угнали в плен даны, — сказала первая. — Продали в гаремы сильных мира сего. Некоторым из нас здесь неплохо — тем, кто умеет пользоваться своим телом. Другим хуже. Нам нет резона любить данов.
Пока она говорила, не затихал одновременный перевод с английского на арабский. Свандис поняла, что эти женщины происходят из разных стран. Но все они молоды и красивы.
— Знаю, — сказала она. — Я дочь Ивара Рагнарссона.
Страх на лицах сменился ненавистью, руки нырнули под глухие накидки. Первая девушка с задумчивым видом извлекла из пепельных кудрей длинную стальную заколку.
— Я знаю, кем был мой отец. Я знаю, что он вытворял. Мне тоже довелось это пережить, но еще хуже было моей матери.
— Как такое могло случиться с тобой? С принцессой данов, похитителей женщин?
— Я расскажу вам. Но с одним условием.
Свандис оглядела кружок из дюжины женщин, пытаясь определить возраст и расу каждой. Половина из них северянки, отметила она, но есть с оливковой кожей, как у жителей Кордовы, одна желтоватая, а откуда остальные, не угадать.
— Пусть каждая из вас тоже поведает о самом плохом, что было в ее жизни. Тогда станет ясно, что мы все должны быть заодно. Не англичанки, не норманнки, не мавританки. Просто женщины.
Пока шел перевод, слушательницы искоса посматривали друг на друга.
— И начну я сама. Я расскажу не о том дне, когда я утратила невинность в обмен на краюху черствого хлеба. И не о том дне, когда я похоронила всех своих близких в одной могиле. Нет, я расскажу о том дне, когда умерла моя мать…
Когда последняя женщина заканчивала свой рассказ, солнце уже ушло с внутреннего дворика и тени удлинились. Девушка с пепельными волосами, не в первый раз утерев слезы, властно протянула руку в сторону галереи у фонтана и помахала кистью. Оттуда появились молчаливые евнухи, вынесли столики с фруктовыми вазами, кувшинами холодной воды и шербета и исчезли в тени, чтобы и дальше стеречь имущество хозяев.
— Ладно, — произнесла она. — Итак, мы все заодно. Даже если ты норманнка и дочь маньяка. Но все же ответь на интересующие нас вопросы. Что привело тебя сюда? Кто этот одноглазый король? Ты его женщина? И почему носишь такую странную одежду, как у жрецов, о которых все говорят? Тебя приняли в жрицы? Какого бога?
— Сначала я должна сказать вам одну вещь. — Свандис понизила голос, хоть и была уверена, что ни один из стражников не знает ее языка. — Бога нет. И Аллаха тоже нет.
Впервые оборвался перевод. Женщины смотрели друг на друга, пытаясь осмыслить услышанное. Так похоже на шахаду: нет бога, кроме Бога. И так не похоже… Если произнести шахаду значит навсегда стать мусульманином, то сказать противоположное… Да ведь это должно означать по меньшей мере смерть.