Лагерь орков обжигало солнце: жаровня из солнца поглощала жизненную энергию всего вокруг, в том числе и деревьев, и теперь от палящих лучей можно было скрыться лишь в шатрах, сделанных из шкур крупных животных. Шкуры пропитались жаром и немного пахли гарью от перегрева и от золы с ночных костров. Казалось, сама земля горит изнутри, и работающие орки, потеющие и дышащие тяжело, загнанно, проводили сквозь себя всю жарынь, впитывали её. Проходила стройка храма, ведь старый был разрушен варварами. Иногда люди казались еще большими зверьми, чем сами орки, и сейчас им срочно нужны были новые рабочие руки. Им нужно было больше орков. Больше кузнецов и воинов, и все ради завоевания Азии, все ради покорения этой земли. Орки, воняя, как подожженная болотная грязь, полностью мокрые от пота и уставшие, тянули изо всех сил веревки с каменным столбом-фундаментом — казалось бы, не очень удобно, но намного быстрее, чем стройка.
Наконец, столб занял свое место, и орки радостно закричали, ударяя друг друга в плечи, подбадривая. Половина дела уже сделана, и теперь можно было тащить камни — части скульптур. Орк подхватил за одну ручку повозку, за другую ухватилась еще пара орков, и они потащили ее к столбам. Точно так же орки тащили повозки с другими частями. Самые тяжелые толкали сразу двадцать орков, и к концу дня удалось поставить и зафиксировать только одну часть скульптуры — ее фундамент.
Эрран Черная Сталь вытер куском льняной ткани лицо и вылил на себя ведро воды, отряхиваясь от нее и устало вздыхая. Он откинул ведро в другой конец шатра и задул свечу, выходя под ночное небо. Орки сидели вокруг костров и жарили мясо на вертелах. Эрран тяжело опустился на свое место у костра и принял деревянную тарелку с куском бедра местной лани. Царила тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра и треском поленьев в огне, и орки были необычайно мрачны. Совсем недавно произошла битва в лесах, и после нее никто не мог найти Лертиаса. Кривой Клинок будто бы исчез посреди битвы, и не нашли ни его тела, ни топора. Даже куска брони нигде не было, даже волоса. Все спрашивали колдуна, но чародей ответить не мог. Кривой Клинок пропал.
Лертиас открыл глаза. Перед взором всё плыло и двоилось, и он смог выхватить из марева света лишь темную фигуру в пугающей маске, перед тем как вновь погрузиться во тьму. В бессознательном состоянии память выдавала ему картинки недавнего прошлого: он бьет топором противника так, что вражеская голова отлетает, а затем всё будто в замедленной съемке… На него со спины обрушивается шквал ядовитых стрел, кажется, одна едва не пронзила сердце… Он падает под лапы волкам, смотрит в полумертвом состоянии на бой снизу, а затем его резко хватают, и тело обволакивает сладкая сонная нега, сопровождаемая шорохом тела, что тащат по земле.
Окончательно он открыл глаза уже лежа на теплом полу, накрытый одним лишь набитым соломой одеялом. Рядом горел факел и стояла фарфоровая миска с водой. Лертиас изнывал от жажды, но к воде не притронулся и сразу же поднялся, оглядываясь. Ему не было знакомо это место: с веранды, на которой он лежал, открывался вид на дзен-сад, который Кривой Клинок в жизни еще не видывал, а полная луна освещала зеленый, слишком зеленый лес и деревья с розовыми листьями. Таких деревьев Лертиас тоже не видел никогда, но больше его удивили здания, находившиеся в округе: украшенные красными змеями с головами драконов, они покрывались словно чешуей из черепицы, а причудливая форма крыш и вовсе заставила его засомневаться — а где он вообще сейчас находился? Воздух был свеж и чист, неподалеку журчал ручей.
Старый увалень-японец в странной конусовидной шляпе из бамбука подошел к нему неспешным шагом и указал на миску с водой — мол, выпей. Лертиас рыкнул и попытался оттолкнуть его от себя, но тот ловко увернулся и отошел на шаг назад, вводя орка в состояние тихой ярости.
— Где я?! — чересчур громко спросил он, тяжело дыша. Всё тело отзывалось болью, хотя и было заботливо перебинтовано.
— Ты в Японии, друг, — спокойно ответил старик.
— Где именно? — с нажимом произнес Лертиас.
— Деревня в лагуне Шийко. Ты попал сюда в бессознательном состоянии, когда тебя едва не съели заживо твои же волки.
— Лжешь!
— Посмотри на свои раны, друг.
И Лертиас посмотрел, приподнимая бинты. Кроме ран от стрел были и раны как после укусов волков. Неужто волки спутали его с врагом?.. Не может такого быть.
— Где мой топор? — В ответ старик лишь указал на оружие, валявшееся недалеко от лежанки орка. Лертиас поднял его и обернулся на японца. — Я хочу выбраться отсюда.
— Это невозможно.
— Почему это?! — взревел Лертиас.
— Мы изолированы от мира. И никто не выходит отсюда.
— Мне плевать, изолированы вы или нет, я выберусь!
Лертиас с грозным видом прошел мимо старика и пошел прямиком к воротам на холме. Уже близился рассвет, и звезды тухли, а небо медленно синело, а затем голубело, покрываясь первыми лучами солнца. Лертиас шел по проселочной дороге и рычал, а после и вовсе яростно завыл, когда дорогу ему преградил человек в странных доспехах и той самой маске. Кривой Клинок почти засмеялся, когда человек обнажил тонкий длинный меч, который по сравнению с его топором казался детским ножичком.
— Прочь с дороги! — Лертиас замахнулся и тяжело опустил топор на человека, но тот не шелохнулся и просто выставил меч вперед. Секунда. Две. Часть топора с глухим стуком упала на землю, а человек всё так же не двигался. Его голова была полностью замотана в темные плотные бинты, а лицо скрыто грозной маской — мэмпо. — Ах ты сволочь!
Лертиас кинулся на противника и попытался нанести хук с левой, но неизвестный, уворачиваясь от каждого удара, в один момент вскинул меч и отсек голову противнику. Медленно и не сразу, голова съехала с тела, падая на землю вместе с тушей орка.
— Ронин, — тот обернулся на японца, — ты был вынужден.
Он кивнул и вытер о черный рукав кровь орка с катаны.
За ситуацией с другой веранды наблюдал Эдмунд О’Келли, держа миску с рисом и пытаясь совладать с палочками. Ронин изначально показался ему очень странным и опасным, а теперь он убедился в том, что это крайне грозный и профессиональный противник.
Эдмунд попал в Японию, когда, казалось бы, умер. Он правда чувствовал себя восставшим из мертвых после кораблекрушения, но затем местные сказали ему, что он жив и попал на изолированный остров, в Японию. Также ему сказали, что все в его королевстве считают, что он мертв, так что возвращаться ему нет смысла. И в свой первый же день пребывания в этой странной, но замечательной стране он заметил Ронина — тот не ел, не пил, не говорил. Он медитировал, работал и помогал всем, кто ему попадался на пути. Когда кто-то ради тренировки нападал на него, Ронин одним движением укладывал противника на лопатки, тут же помогая встать. Японцы относились к нему, как к равному, они говорили с ним и не реагировали на то, что он всегда молчит, что всегда ходит в маске и перевязи. С самого первого дня Эдмунд хотел услышать голос Ронина и увидеть его без маски. Это молодой юноша или сильный старик? Средних лет воин? Какое у него лицо: в шрамах или совершенно чистое? Почему он скрывает свое лицо? Может ли говорить? Быть может, у него просто нет языка? Вопросов было множество, и ни на один не было ответа.
Эдмунд задавал Ронину вопросы, на которые помотать головой или кивнуть было нельзя, но их воин просто игнорировал, изредка выразительно поворачивая к Эдмунду голову. И сейчас Эдмунд наблюдал, как Ронин неспешно прошел к нему на веранду и опустился рядом в позе лотоса, взяв миску с водой, но внезапно он замер, глядя на руку Эдмунда. Эдмунд коротко глянул на пальцы, спутанные с палочками, и снова поднял взгляд на Ронина.
— Не нужно так на меня смотреть. Раньше я ел вилкой, но вы её у меня отобрали.
Ронин молча (а как же еще) потянулся к неиспользованным палочкам и правильно взял их, показывая Эдмунду и свободной рукой подправляя его пальцы. Эдмунд неуверенно взял палочки верным образом и стал наблюдать, как Ронин ловко схватил небольшой шарик липкого риса из общей чаши и аккуратно положил ему в миску. Ронин пристально смотрел (какой «смотрел», у него повязка на глазах!) на то, как Эдмунд взял палочками рисовый шарик, и, удостоверившись, что у него всё получилось, поднялся, под прямым углом поклонился и ушел к холму. Эдмунд понял, что с Ронином общение легкое, но очень странное. Очень.