Они сидели ночью у огня: Ронин с книгой, а Эдмунд с миской риса и палочками, которыми он в полной мере овладел. Теперь это тоже вошло у них в привычку — Ронин полулежал на соломенной подстилке и бесшумно листал очередную книгу о неврозах и человеческих психопатиях, а Эдмунд сидел в позе лотоса и тихо постукивал палочками, уплетая ужин.
— Ты ведь не отсюда, — начал Эдмунд. Ронин поднял на него взгляд и кивнул. — Тогда откуда? С севера острова? — Он покачал головой. — Из Токио? Может, вообще из Китая? — На всё отрицательный ответ. — Ты вообще из Азии? — И снова промах. — Но ты точно не из земель орков. — Ронин наконец кивнул. — Значит, ты из какой-то европейской страны? — И снова правильно. — Напишешь её название?
Эдмунд думал, что Ронин его проигнорирует. Так и произошло: Ронин просто вернул глаза к книге и продолжил читать. Эдмунд лишь приподнял брови и умолк, беря в руки чашу с чаем. На нет и суда нет, как говорится. И вдруг Ронин выпрямился и подсел к Эдмунду ближе, разворачивая к нему книгу и показывая на определенное слово: «Литва».
— Литва? — Эдмунд явно не ожидал такого поворота событий. — Ясно… — И этим вечером он более не мог удерживать улыбки.
Эдмунд был очень любопытным. Он интересовался Ронином, его жизнью, особенно внешностью и голосом, но не спрашивал, и Ронин был благодарен ему за это. Лишь однажды он спросил его про родину, но более не спрашивал ничего, что как-то было с ним связано и на что нельзя дать ответ кивком или мотанием головой. Эдмунд выглядел в глазах Ронина очень спокойным и рассудительным человеком, знающим этикет и чтившим чужие ценности. Это вызывало уважение и почтение.
И вместе с тем Эдмунд беспокоился о своём сыне, стране и войне. Он был истинным королём, которому было сложно смириться с тем, что он ушёл на покой, но искренне старался отпустить это. И это старание вызывало восхищение. Ронин испытывал глубокое признание по отношению к Эдмунду. Он казался ему неотесанным грубияном поначалу, но сейчас это был мудрый заботливый отец, истинный правитель своей страны и настоящий мужчина, которому не чужды переживания и волнения.
— Я хочу научиться так же, как ты… — тяжело и шумно дыша, произнёс Эдмунд, указывая мечом на его ноги. Ронин якобы непонимающе склонил голову набок, убирая дзё за спину. — Не прикидывайся, что не понимаешь! Я хочу тоже такие же финты выкручивать…
Ронин кивнул и коротким ударом ноги выбил меч из руки Эдмунда, и тот быстро извернулся и попытался ударить в живот, но Ронин ладонью отразил атаку и отбил Эдмунда в грудь, откидывая на метр от себя.
— Ты что, серьёзно? — Эдмунд стал только злее и накинулся на Ронина, но тот резко увернулся и стал отбивать быстрые удары одной ладонью, стоя на месте. — Чтоб тебя! — и сделал подсечку, как вдруг Ронин просто поднял ногу и наступил Эдмунду на колено, отчего тот взвыл.
Он попытался отобрать у Ронина дзё, но тот спрятал оружие за спиной, уворачиваясь от рук Эдмунда. А когда он сделал попытку схватить Ронина за туловище и отбросить, Ронин выкрутился из хватки, напрыгнул ему на шею и сделал сильный захват бедрами, опрокидывая Эдмунда на живот и усаживаясь в итоге ему на спину, держа ногами так, что не провернуться.
— Ладно! Ладно… Я понял… — шумно дыша, Эдмунд облизнулся, уткнувшись лбом в пол храма. Ронин поднялся и пнул Эдмунд в бок, когда тот попытался схватить его за ногу. — У-у-ух…
Солнце освещало храм, и было видно, как в воздухе парили пылинки. Храм был красив и украшен цветами, нефритом и рубинами: не слишком толстые колонны все были созданы из зелёного камня и инкрустированы драконами из алого, а зубы небесных змеев были окрашены золотом. Алтарь был создан из тех же драгоценностей, но к ним добавлялся ещё и александрит, что менял свой цвет в зависимости от времени суток.
Ронин встал в стойку и показал несколько ударов локтями. Эдмунд понял, что тренировки будут тяжёлыми.
Теперь медитации они совмещали с тренировками. На рассвете два черных силуэта отрабатывали удары мастеров Шаолиня на холме, и с каждым днём движения становились всё более согласованными и синхронными, ведь с каждым днём Эдмунд усваивал всё больше приёмов, а Ронин отдавал ему все свои умения и знания, какими только имел счастье обладать.
Жители деревни с улыбкой смотрели на то, как два совершенно разных человека двигались совершенно одинаково.
Эдмунд очень любил липкий теплый рис и из всех лакомств выбирал именно его, он любил тренировки и европейский стиль борьбы. Он всегда выбирал сон в гамаке и всегда через силу медитировал, хотя никто его не заставлял, и искренне старался научиться восточным стилям борьбы. Он любил вырезать из бамбука фигурки коней и европейских солдат и часто дарил эти игрушки детям. Он очень долгое время вырезал корабль и полировал его три дня и три ночи, только затем оставив его на столике в обеденной. Эдмунд выглядел очень гордым, когда все хвалили его работу.
Он привык к этой жизни. Привык к жизни без войны. Но однажды пришел гонец с вестью о предстоящем поединке принца Акихико и Иллиана Громовержца. Акихико не выстоит в этом бою, Эдмунд это понимал, и это ранило его сердце. На рассвете он уже снаряжал коня, облаченный в самурайский доспех и скрывающий своё лицо. И он совсем не удивился, когда к нему на полностью готовой лошади подошёл Ронин, с двумя новыми катанами за спиной.
Их путь лежал через пологие горы, полную бархан пустыню и широколиственный лес, и лишь затем следовало поле у башни Йоко — место схватки. Путь должен был быть коротким, ведь от деревни до Йоко совсем ничего — пять дней пути, и за все эти пять дней Эдмунд успеет придумать, как именно он будет убивать Иллиана Громовержца, который осмелился бросить вызов тому, кто не сможет дать отпор.
Уже как два дня их лошади без устали скакали по зелёным каменистым лугам, оббегая все скалы и горы. Эдмунд всё же решил устроить привал у высокого одинокого дерева. Он уже устроился у костра для ужина, как поднял взгляд на Ронина — тот сидел на лошади и не двигался.
— Я не понимаю, почему ты никогда не отдыхаешь. Я помню, как ты согласился с тем, что ты обычный человек, но всем обычным людям нужен отдых и пища. — Ронин не реагировал. — Меня это волнует.
Ронин обернулся, и пламя костра озарило его пугающую маску. С легким шипением песка над его головой загорелась синим фраза: «Медитации воспитали во мне выносливость».
— Я смотрю, — с легким удивлением проговорил Эдмунд, — ты и так говорить умеешь. — В ответ Ронин лишь кивнул, снова смотря куда-то вдаль.
После этого Ронин больше не применял этой способности, хотя она казалась Эдмунду очень удобной и полезной, ведь ни палки, ни песка теперь не нужно было, чтобы общаться. Странным образом, конечно, но общаться.
Следующие три дня они проскакали в полном молчании. Для Ронина это было привычное состояние, но не для Эдмунда, так что ему пришлось сдерживать себя, чтобы не начать осыпать Ронина вопросами, на которые он никогда не получит ответ. Сквозь песчаные бури пустынь и темные заросли лесов они пробирались вместе и в тишине, нарушаемой лишь стуком их собственных сердец, что бились в унисон.
И когда они увидели Акихико, их сердца зашлись в бешеном ритме: у Эдмунда от волнения, а у Ронина от восхищения ситуацией, ведь он вживую увидел сына Императора, что восседал на белом коне, в сияющих доспехах и с разящим мечом в руках. Величественен, как и его отец. Напротив Акихико в кругу стоял Иллиан Громовержец — чумазый и неотесанный орк, грубый и грязный. Разительно отличались противники друг от друга, и не было между ними ни единого сходства. Ронин и Эдмунд на лошадях подошли ближе к кругу из воинов Империи и орков, как вдруг Иллиан огласил: