Ронин на закате дня подошёл к веранде одного из домов и поклонился его хозяйке, сидевшей на стуле и гревшейся в лучах заходящего солнца. Он присел на ступени и уперся локтями в колени. Она была старой ухоженной женщиной, с седым аккуратным пучком волос, заколотым палочкой, и с очень добрым, слегка округлым подряхлевшим морщинистым лицом. Она была очень сдержанной и держалась достойно даже спустя столько лет.
— Сакура сегодня словно светится.
Ронин кивнул и перевел взгляд на деревья. И правда: сакура, пролетая сквозь лучи солнца, играла новым цветом, становилась теплее и ярче, и ветер доносил до носа её кисло-сладкий аромат.
— Что тебя беспокоит, Ронин?
«Стоит ли мне говорить с женщиной, которая после поцелуя перестала со мной общаться?» — возникла не совсем правдивая надпись над его головой.
— Это ты её поцеловал? — с доброй усмешкой спросила старуха.
«Нет».
— Тогда конечно стоит, сын. — Она всегда звала его так, и это в какой-то мере льстило Ронину. — Докажи ей, что нет ничего плохого в её чувствах.
Ронин посидел ещё минуты три и поднялся, поклонившись женщине. В ответ она лишь кивнула. Он уже развернулся, чтобы уйти, как вдруг она мягко окликнула его:
— Сын, — он обернулся, — не бойся говорить о своих чувствах. У чувств нет пола.
Он кивнул и ушёл прочь, обдумывая её слова. Она всё прознала и, поняв, мягко намекнула на истинное положение дел. Ронин решил провести закатную медитацию и только после этого идти к Эдмунду.
Эдмунд чувствовал себя не в своей тарелке. Он был убеждён в том, что после его несдержанного глупого поступка Ронин не желает его видеть. Но он так податливо отвечал на его поцелуи, так мягко двигался на бедрах… Лишь воспоминание о тепле и дыхании, о чужом теле в его руках бросало Эдмунда в жар.
В доме горели свечи и царила тишина. Эдмунд отдыхал на лежанке, поленившись развесить гамак. Он листал трактат о войне, как вдруг фусума с тихим шорохом открылась.
Эдмунд был очень напряжён и осторожен, когда Ронин неожиданно пришёл к нему в дом. Он снял обувь и аккуратно переступил через сёдзи, бесшумно ступая на татами. Задвинул за собой фусуму и снял маску, обнажая нижнюю часть лица, которой Эдмунда уже было не удивить.
— Помнишь, ты спросил меня про мою родину?
Эдмунд застыл, не в силах пошевелиться. Ронин будто бы этого не заметил и опустился рядом с ним на пол, садясь в позу лотоса и смотря на ошарашенного Эдмунда, что лежал на набитом соломой льняном одеяле. Эдмунд как-то неуверенно кивнул, желая услышать снова этот мягкий бархатный тенор, что лился из уже знакомых потрескавшихся губ.
— Ты уже знаешь, что я родом из Литвы… Это прекрасная страна, правда, и мне там нравилось, но довольно скоро мой отец-путешественник забрал меня с собой в долгий путь, что лежал в Китай. В Китае отца убили орки, и меня подобрал один шаолиньский монах, научивший меня единоборствам и языкам. Он научил меня всему: жизни, философии, чести. Я был почти счастлив, но… этот храм разрушили всё те же орки. И я остался без ничего. Один. Это натолкнуло меня на путешествие, в ходе которого я приплыл сюда на самодельной лодке. Но я был изможден и поэтому часто терял сознание в ходе плавания. По этой причине я не заметил, что… Течение было сильным, и я не успел увернуться от скалы посреди моря и ударился о неё головой. Очнулся я, когда меня уже давно вынесло на берег Японии. Там меня нашли рыбаки, и так я оказался здесь… — он говорил тихо и размеренно, иногда покусывая щёки изнутри.
— А в твоём Китае есть такие же драконы, какие здесь на стенах?
— Да.
— Я хочу услышать о них.
Ронин едва улыбнулся и медленно оседлал Эдмунда, опираясь ладонями о его торс.
— На первый взгляд море казалось спокойным и манило к себе. Когда восходящее солнце расцвечивало его своими лучами, так и хотелось покататься на лодке. Однако рыбаки окрестных островов неизменно предостерегали неопытных путешественников об опасности, таящейся в морской глубине, где в мрачной и просторной пещере поселился дракон. Увы, не из тех симпатичных и благожелательных драконов, которых так много в Японии. То был кровожадный и свирепый дракон, один вид которого внушал ужас. Над его гибким чешуйчатым телом возвышалась уродливая голова, а в огромной пасти торчали ряды острых зубов.
Повязки словно сами собой приподнялись и спали с лица Ронина, обнажая его волосы, шею, голову. Это оказался молодой мужчина с острыми чертами лица, тёплыми светло-карими глазами и каштановыми волосами. Поблескивая глазами, он продолжал рассказывать под изумлённым взглядом Эдмунда.
— Дракон охотился на людей, предпочитая нападать на маленьких детей. Увидев на поверхности моря извилистую борозду, рыбаки и крестьяне в ужасе спешили укрыться со своими семьями под спасительный домашний кров. Однако дракон плавал стремительно и быстро передвигался по суше. Поэтому он нередко пожирал замешкавшегося на берегу ребенка. — Лицо Ронина озарила лёгкая кровожадная улыбка, и Эдмунд сглотнул. — Скорбь царила на всех островах, плач и стоны несчастных доносились до небес. Отчаявшиеся люди возносили молитвы благодетельной и прекрасной богине счастья Бентен. У неё было самое большое и отзывчивое сердце во всём мире. Узнав о горестях и страданиях бедных людей, она чуть не расплакалась. Но взяла себя в руки и пообещала избавить жителей островов от угрожавшей им опасности. Затем она уединилась, чтобы обдумать, как победить дракона.
Ронин плавно двигался на бедрах Эдмунда, не переставая рассказывать. Его голос обволакивал, поглощал все звуки и мысли, и Эдмунд бессознательно водил руками по телу Ронина, когда тот вел ладонями от его пресса к груди и плечам.
— Бентен была добра, а потому ей не хотелось пускать в ход силу. Кроме того, думала она, никто не бывает злым по собственной воле, и если этот дракон так жесток, то, несомненно, потому, что ему самому очень плохо. Рассуждая таким образом, она и придумала, как пробудить в чудовище добрые чувства. Ничего не подозревавший дракон спал тяжелым сном в своей подводной пещере. Во сне его иногда мучили кошмары, да и вообще ему было не по себе: во-первых, люди научились лучше оберегать своих детей, во-вторых, он знал, что его ненавидят все, и от этого в глубине души страдал. Если бы дракон оказался вдруг на поверхности моря, странное зрелище предстало бы перед ним: на ясном небе в погожий день появились тучи. Белые, серые, а потом и чёрные, они собирались как раз над тем местом, где находилась пещера. На самом верхнем облаке сидела с улыбкой на губах Бентен. Богиня склонилась над океаном и направила всю свою волшебную силу на логово чудовища. Сначала морское дно слегка содрогнулось, потом стало колебаться всё сильнее, подземные толчки, — голос Ронина дрогнул на полустоне, — сотрясли пещеру, разбудив дракона. В изумлении он пытался понять, что происходит, но так и не успел: пещера отделилась от морского дна и стала быстро подниматься вверх. — Он ахнул на последнем слове от рук Эдмунда на его ягодицах и закусил губу, изгибаясь.
Ронин неспешно повёл пальцы к завязке на хакаме и аккуратно потянул нить, развязывая узел.
— Обезумевший, — он почти простонал это слово, — дракон спешно покинул своё убежище, вынырнул и стал издалека наблюдать за происходящим. Под ужасающий грохот среди хаоса бушующих волн показалась заросшая водорослями пещера… Дракон не отрываясь смотрел на своё жилище, ставшее островом. Он думал, что на этом всё и закончится, но Бентен припасла для него и другие сюрпризы. Каменистая почва нового острова слабо зашевелилась, вверх поднялась туча пыли. И вдруг то там, то тут образовались зелёные кочки. Они начали расти, да так быстро, что остров в мгновение ока покрылся лесами. Так по воле Бентен возник остров Эносима. — Игривая улыбка появилась на лице Ронина.
— А дальше? — шумно и жарко дыша, спросил Эдмунд, опрокидывая Ронина на спину и раздвигая его ноги.