– У тебя такой старомодный стиль речи.
– Английский не первый мой язык. – Он поставил поднос на стол на колесиках и подкатил его. – И даже не второй.
– Наверное, поэтому мне так нравится слушать тебя.
Он замер, услышав ее слова... и да, может, если бы не болеутоляющие, она бы ни за что в этом не призналась. Что за фигня?
Внезапно Эссейл посмотрел на нее, и яркий огонь в его взгляде придал ему блеска больше, чем обычно.
– Я рад, что мой голос ласкает твой слух, – сказал он хрипло.
Сола сосредоточилась на еде, внезапно ощутив тепло внутри с момента... да впервые.
– Спасибо за старания, но я не голодна.
– Тебе нужна еда.
– Меня тошнит от антибиотиков. – Она кивнула на капельницу, висевшую на стойке возле ее кровати. – Что бы там ни было... это отвратительно.
– Я покормлю тебя.
– Я...
По неясной причине Сола вспомнила ту снежную ночь, когда он преследовал ее на своей территории и наехал на нее у автомобиля. К слову об угрозе во тьме... Господи, он тогда чертовски сильно напугал ее. Но она чувствовала не только испуг.
Эссейл принес в комнату кресло. Забавно, оно был не пластиковым, какое можно встретить в обычной клинике; а будто бы из Поттери Барн[96], обитое, удобное, с милым рисунком. И Эссейл уселся на него, чувствуя себя не в своей тарелке, и вес тут не причем. Он был слишком крупным, его мощное тело контрастировало с ручками и спинкой кресла, его одежда была слишком черной по сравнению с бледным...
На его пиджаке были следы крови, коричневые, высохшие. И на рубашке. И на брюках.
– Не смотри на это, – сказал он мягко. – Вот, держи. Я выбрал самое лучшее.
Он приподнял крышку, показывая...
– Где я, черт возьми, оказалась? – спросила она, наклоняясь вперед и делая глубокий вдох. – У Жан-Жоржа[97] появилось медицинское подразделение, что ли?
– Кто такой Жан-Жорж?
– Один модный шеф-повар из Нью-Йорка. Я услышала о нем на канале «Еда»[98]. – Она села, поморщившись, когда бедро приветственно напомнило о себе. – Я даже не люблю ростбиф... но это выглядит божественно.
– Я подумал, что тебе не хватает железа.
Кусок мяса был приготовлен идеально, с корочкой, которая хрустела, когда он отрезал...
– Это чистое серебро? – спросила она, взглянув на вилку, нож... ложечку на аккуратно сложенной салфетке.
– Поешь. – Он поднес аккуратно отрезанный кусочек к ее губам. – Ради меня.
Ее рот открылся без других подсказок, будто не собирался терпеть отсрочки в духе я-могу-сама-поесть.
Закрыв глаза, Сола застонала. О да, не хотела она есть. Как же.
– Это самое вкусное из того, что я когда-либо пробовала.
Улыбка на его лице была абсолютно необъяснимой. Она была слишком яркой, и все потому, что Сола перекусила... и, должно быть, он понял это, потому что отвернулся, чтобы она не видела выражения его лица.
Следующие пятнадцать-двадцать минут в комнате, не считая свист вентиляции, слышался лишь стук серебра о фарфор. И да, вопреки всем ее о-нет-не-могу, она умяла огромный кусок мяса, картофельный гратен и сливочный шпинат. И булочку к обеду, которая была, без сомнений, домашней. И персиковый кобблер. И даже выпила охлажденной воды из бутылки и кофе из графина.
Наверное, она бы съела салфетку, поднос, столовое серебро и столик, будь такая возможность.
Рухнув на подушку, Сола положила руку на живот.
– Кажется, я сейчас лопну.
– Я должен вынести это в коридор. Прошу меня извинить.
Со своего места она внимательно следила за каждым его движением: как он, плавно двигаясь, встал, взял поднос своими длинными элегантными руками.
К слову о манерах за столом. Эссейл держал серебро с аристократической изящностью, будто привык к такой посуде у себя дома. И он не пролил ни капли, когда наливал ей кофе. Не уронил ни крошки на пути к ее рту.
Настоящий джентльмен.
Не укладывается с тем, что она увидела, когда он протянул ей сотовый, чтобы она поговорила с бабушкой. Тогда Эссейл слетел с катушек, кровь стекала с его подбородка, будто он отхватил от кого-то большой кусок. Его руки тоже были красными от крови...
Учитывая, что она убила всех в том ужасном месте, перед тем как вырваться? Он, очевидно, привез кого-то с собой.
О, Боже... она была убийцей.
Эссейл вернулся и сел рядом, скрестив ноги в коленях, а не лодыжках, как обычно делали мужчины. Сложив ладони так, будто собирался молится, он поднес их ко рту.
– Ты убил его, ведь так? – спросила она тихо.
– Кого?
– Бенлуи.
Его притягательный взгляд избегал ее.
– Мы не будем говорить об этом. Обо всем этом.
Сола старательно свернула верхнюю сторону покрывала.
– Я не могу... не могу притвориться, будто прошлой ночи вообще не было.
– Придется.
– Я убила двух мужчин. – Она встретила его взгляд и быстро заморгала. – Я убила... двух живых существ. О, Господи...
Прикрыв лицо руками, она попыталась сохранить самообладание.
– Марисоль... – Раздался скрип, будто он подкатил кресло Поттери Барн еще ближе. – Дорогая, ты должна выкинуть это из головы.
– Двух человек...
– Животных, – отрезал он. – Они были животными, заслуживающими худшей участи. Все они.
Опустив руки, она не удивилась смертоносному выражению на его лице, но не испугалась его. Воистину, она боялась того, что сделала.
– Я не могу... – Сола указала рукой на свою голову. – Не могу выкинуть эти образы из головы...
– Блокируй их, милая. Просто забудь произошедшее.
– Я не смогу. Никогда. Я должна сдаться полиции...
– Они убьют тебя. И ты думаешь, они бы повели себя достойно по отношению к тебе? Могу тебя заверить в обратном.
– Это моя вина. – Она закрыла глаза. – Мне следовало знать, что Бенлуи будет мстить. Я просто не думала, что дойдет до такого.
– Но, дорогая, ты в безопасности...
– Скольких?
– Что, прости?
– Скольких... ты убил? – Она шумно выдохнула. – И прошу, не пытайся притвориться, что никого не тронул. Помни, я видела твое лицо. Прежде чем ты умылся.
Он отвел взгляд и вытер рукой подбородок, будто тот все еще был в крови.
– Марисоль. Закопай воспоминания глубоко внутри... и оставь их там.
– Так ты справляешься с этим?
Эссейл покачал головой, стиснув челюсти, его рот сжался в полоску.
– Нет. Я помню каждое убийство, все до единого.
– Значит, ты ненавидишь то, что должен был сделать?
– Нет, я упиваюсь этим. – Он не сводил с нее уверенного взгляда.
Сола поморщилась. Выяснить, что он был убийцей-социопатом – та самая вишенка, которой не хватало на ее мороженом.
Он наклонился к ней.
– Марисоль, я никогда не убивал без причины. Я упиваюсь убийствами, потому что те люди заслуживали своей участи.
– Значит, ты защищал остальных?
– Нет, я бизнесмен. Если мне не переходят дорогу, я придерживаюсь кредо «живи сам и не мешай другим». Но я не позволю на себя давить... и не допущу, чтобы угрожали моим людям.
Она долго изучала его лицо... и он не отводил взгляда.
– Думаю, что верю тебе.
– Ты должна.
– Но все равно, это - грех. – Она вспомнила свои молитвы и ощутила неведомую ранее вину. – Я осознаю, что совершала преступления раньше... но я не причиняла никому вреда кроме финансового. Это и так плохо, но, по крайней мере, я никому не сжигала ли...
– Марисоль. Посмотри на меня. – Он взял ее за руку.
Она не сразу смогла поднять глаза.
– Я не знаю, как теперь жить с собой. На самом деле не знаю.
Почувствовав, как сердце гулко бьется в груди, он осознал, как ошибался. Он думал, что обеспечив Марисоль физическую безопасность и разобравшись с Бенлуи, он закроет эту ужасную главу ее жизни. Решил, что когда она окажется под его защитой, и он убедится, что вернул ее бабушке в целости, то удастся перевернуть этот лист.
Ошибался. Причем сильно... и видя ее душевную боль, он не знал, как помочь ей.
– Марисоль... – Он никогда не говорил таким тоном. С другой стороны, он не привык умолять. – Марисоль, прошу.
Когда она подняла веки, он обнаружил, что делает глубокий вдох. Они оба были вымотаны, и ее неподвижность напомнила ему о возможном ужасном исходе.