- Сэм... - Кингсли хотел прикоснуться к ней, но сдержался. Если бы он прикоснулся к ней, она могла бы замолчать, и теперь он понял, что жаждал узнать правду о ней.
- Я встретила девушку по имени Фейт в автобусе, когда ехала в этот лагерь - в этот отвратительный, ужасный лагерь, куда Бог не пошел бы, даже если бы ты ему заплатил. Фейт застукали в постели с кем-то из ее церкви, с кем-то важным, и они изгнали Фейт, отправив ее в лагерь.
- Где было это место, куда тебя послали?
- Лагерь и природный центр «Милая долина». Ты можешь поверить, что они так это называли? Что за фигня. Не было ни гребли на каноэ, ни стрельбы из лука, ни прогулок на природе. Вместо этого, были «молельные сессии», где нас заставляли стоять на коленях несколько часов и громко молиться Богу, чтобы тот забрал наши грехи и исцелил нас, дабы мы возжелали мужчину, как Бог и задумывал. И были веселые «терапевтические сессии», где мы должны были смотреть слайд-шоу и нас били электрическим током, как только на экране появлялась картинка симпатичной девушки. Не удар током по рукам или ногам. Нет - ток бил по соскам и клитору. Но самое лучшее - это наркотики.
- Наркотики?
- Они давали нам, детям, наркотики, вызывающие рвоту, и заставляли смотреть лесбийское порно. Вагина на экране. Рвота на полу. Мы называли его «вечер кино у Калигулы».
Кингсли попытался взять Сэм за руку, но она так крепко сжала пальцы в кулак, что ему ничего не оставалось, кроме как положить свою ладонь поверх ее.
- Несмотря на то, что мы были так заняты всеми этими восхитительными и полезными походными мероприятиями, - продолжила Сэм, ее голос сочился сарказмом и едва сдерживаемой яростью, - мы с Фейт делали все возможное, чтобы сохранить друг друга сильными и здравомыслящими. Всякий раз, когда мы видели друг друга, мы шептали наши кодовые слова - «Больше веса».
- «Больше веса»? Что это значит?
- Некоторые фанаты считают лесбиянство разновидностью колдовства. Я не шучу. Спроси у Пата Робертсона. И когда я услышала об этом, то решила изучить колдовство, как типичный недовольный подросток-гей.
- Я был недовольным подростком.
- И что же ты сделал?
- Спал с другим недовольным подростком-геем.
- Почему я не подумала об этом? О, подожди, подумала. - Сэм усмехнулась, и это было приятно слышать. Потом девушка снова заговорила, и никто из них больше не смеялся. - Я прочитала книгу об охоте на ведьм во времена колонизации. Закон гласил, что человек не может быть привлечен к суду, пока он не заявит о своей вине или невиновности. Этого человека, Джайлса Кори, обвинили в колдовстве, но он отказался признать свою вину. У суда был способ выбивания из людей признания. Они укладывали их на доску, и на них еще одну доску, и сверху наваливали груз, медленно раздавливая человека. Они сделали это с Джайлсом Кори. Добавляя груз, они останавливались, спрашивали о признании, виновен или невиновен. А его ответ был «Больше веса». Он повторял это снова и снова, и затем, наконец, «Больше веса» стали его последними словами. Они убили его, но так и не заставили его сказать «виновен». Когда мы с Фейт говорили: «Больше веса», это значило «Давайте. Боль. Пытки. Нам плевать. Мы никогда не признаем вину. Мы не сделали ничего неправильного. Это они были виноваты».
Кингсли хотел что-то сказать, что-то ответить. Но сила Сэм лишила его слов.
- После месяца в лагере они сказали, что наш прогресс был «неудовлетворительным», и нам придется остаться еще на один месяц. У Фейт появилась идея, я думала хорошая идея. Мы вломились в клинику и нашли все таблетки, которые смогли найти...
Кингсли убрал свою руку с руки Сэм и притянул ее к себе, прижимаясь к ней всем телом. Она положила голову ему на грудь, и Кингсли обнял ее за дрожащие плечи.
- Мы обнимали друг друга до рассвета, - продолжила Сэм. - Точно так же, как мы с тобой сейчас. Не знаю, почему мы решили дождаться рассвета. Может, хотели увидеть восход солнца в последний раз. Но на рассвете мы проглотили таблетки и запили их минеральной водой, как обычно. Десять... двадцать… тридцать таблеток. Мы дрожали и горели, и казалось, что наша кожа пылает. А потом мы заснули. Две девушки уснули. Одна девушка проснулась.
- Ты проснулась, - ответил Кингсли.
- Приехали копы, - продолжила Сэм. - Они были первыми, с кем я заговорила, когда очнулась в больнице. До сих пор меня бесит, когда я слышу, как люди говорят всякое дерьмо о копах. Эти копы были первыми вменяемыми взрослыми, с которыми я говорила за последние две недели. Тот детектив, детектив Фелдман, сказал, будто этим лагерем управляет Йозеф Менгеле[21]. Тогда я не понимала, о чем он говорил, но знала, что он на нашей стороне.
- Что произошло с тобой? Были предъявлены обвинения?
Сэм сделала глубокий вдох.
- Семья Фейт Спенсер обвинила меня в ее смерти. Она приняла больше таблеток, чем я, и поэтому сказали, что я обманом заставила ее покончить с собой. Правда в том, что мы приняли столько, сколько нашли. Мы не считали таблетки. Мы просто глотали.
- Что случилось после?
- Ничего особенного. Меня отправили на тридцать дней в государственную психиатрическую лечебницу. Фейт Спенсер похоронили. ПГБ[22] оплатили похороны Фейт в качестве «жеста христианского милосердия». Фуллер групповым самоубийством успешно пропиарил ПГБ. Церковь закрыла тот лагерь, но другие все еще работают. Сейчас там дети, прямо сейчас, в этих лагерях. Больше веса... Их всех раздавят.
- Сэм… - Кингсли погладил ее по плечам, пытаясь заставить расслабиться. Вместо того чтобы расслабиться, она отодвинулась от него и села в постели.
- Вот почему ты должен открыть клуб, - ответила Сэм. - Королевство, которое хочешь построить, ты должен это сделать. Ты должен помешать Фуллеру и ПГБ построить церковь в нашем городе. Фейт Спенсер умерла из-за него и его лагерей, и он герой для своих прихожан, потому что швырнул ее семье чеки, чтобы они купили ей гроб подороже.
Кингсли протянул руку и коснулся ее волос. Она прижалась к ней и закрыла глаза.
- Я построю свое королевство, - пообещал Кингсли, - и врата церкви Фуллера не одолеют его.
Сэм широко улыбнулась, в ее глазах стояли слезы. Никогда прежде она не казалась ему такой красивой.
- За это ты отправишься в ад, - ответила она.
- Я возьму тебя с собой.
- Я куда угодно пойду за тобой, - произнесла она. - Кто-то должен заботиться о твоих сапогах.
Она перекатилась на бок и снова легла ему на грудь. Ее голова задела синяк, и Кингсли поморщился до того, как успел себя остановить.
- Черт, прости, - сказала она, и попыталась отодвинуться.
- Нет, нет, нет, останься. Если мне нравится боль настолько, чтобы иметь эти синяки, то мне нравится боль настолько, чтобы чувствовать тебя рядом с ними.
- Уверен?
- Сэм, я мазохист.
- Типа... настоящий мазохист?
Кингсли помедлил, прежде чем ответить. Он предпочитал хранить секреты, а не делиться ими. Но это была Сэм, и он доверял ей.
- Ничто так не возбуждает меня, как боль и страх.
- Твоя боль? - спросила она. - Твой страх?
- Моя боль. Мой страх. И единственное, что возбуждает меня так же сильно, как моя боль и мой страх, - это чужие боль и страх. Я не знал слова свитч до тех пор, пока четыре года назад не нашел клуб в Париже. Вот кто я. Свитч.
- Я думала, ты занимался БДСМ еще будучи подростком.
- Я занимался БДСМ еще до того, как услышал это слово. Мы не знали, чем занимались, или почему это делали. Мы только знали, что это было то, что нам нужно.
- Мы? Мы это ты и Отец Реснички?
- Когда мы были вместе он не был Отцом Реснички. Он был таким же студентом, как и я. В первый раз, когда мы были вместе, он был студентом, - поправил Кингсли. - Второй раз он был учителем - Мистером Реснички.