Я не желал слышать этого. Я хотел, чтобы она остановилась. Но я должен был слушать, и она должна была мне рассказать. Мы пытались найти дорогу.
– Он не просто ласкал ее, Ворк. Он ее насиловал. Он занимался с ней содомией. Когда она сопротивлялась, он бил ее. После того лета ей не позволяли надевать пижаму. Она должна была спать голой. Это начиналось постепенно, а потом вошло в правило. Все случилось как взрыв. Когда ей исполнилось семь. С этого времени все стало повторяться регулярно. Таково было его условие. Через какое-то время стало еще хуже – вроде того, что ему все надоело и хотелось чего-то новенького, чтобы сделать это забавой. Даже теперь она не может говорить о некоторых вещах, которые он проделывал с ней. Она – самый сильный человек, которого я когда-либо знала. Такие вещи продолжались несколько лет. Отец не работал. Он больше пил и чаще играл на деньги. В трех случаях он расплачивался ею за свои карточные долги. Сотня долларов здесь, двести там. Ей было одиннадцать, когда это произошло впервые. Парень работал сменным диспетчером на каучуковом заводе в Уинстой-Сейлеме. Он весил сто тридцать шесть килограммов. Алекс весила чуть больше тридцати двух.
– А ее мать… – начал я.
– Один раз она попыталась рассказать матери, но та не хотела ничего слышать. Она обвинила дочь во лжи и ударила. Но мать знала все.
Джин затихла.
– Она могла обратиться к властям, – возразил я.
– Алекс была ребенком! Она ничего не знала. Когда ей исполнилось тринадцать, все стало немного лучше. Отец досаждал ей меньше, но больше и бил. – Джин глядела на меня. – Алекс становилась слишком старой для него. Она достигла половой зрелости, и он начал терять к ней интерес.
– Но ей было всего четырнадцать, когда она убила его!
Из горла Джин вырвалось клокотанье – то ли смех, то ли сдавленный крик. Она повернулась, приподнялась на одном локте, как будто хотела заглянуть мне прямо в глаза.
– Тебе не понять этого, Ворк.
– Если он прекратил насиловать ее…
– У нее была сестра! – Джин перешла на крик. – Именно поэтому она сделала то, что сделала. Семилетняя сестра по имени Александрия.
До меня вдруг дошло. Я понял все.
– В тот день, когда Алекс убила отца, ее сестре только что исполнилось семь лет. Ее день рождения отмечали днем раньше. Угадай, что подарил ей отец.
Я знал ответ.
– Туфли на высоких каблуках, Ворк. Туфли и тюбик губной помады. Для папиной маленькой девочки. И той это понравилось. Она не знала, что все это означало; ей просто хотелось нарядиться, выглядеть как старшая сестра. Именно поэтому Алекс убила его.
Я не хотел говорить. Я не хотел больше травмировать свою сестру, но знал, что, вероятно, все же придется это сделать. Хэнк мне говорил, что Джин любит Алекс так, как проповедник любит своего Бога. Пусть будет так. Но та вовсе не была божественным существом или даже доброжелательной душой. Она была ущербной, убийцей, и Джин должна была понять истину. Ради своего собственного благополучия.
– Что случилось с ее сестрой? – спросил я. – Алекс когда-нибудь рассказывала об этом?
Джин громко засопела, но ее голос был более спокойным.
– Она не говорит о своей сестре. Я предполагаю, что они потеряли контакт, после того как Алекс упрятали в клинику. Ее сестра, вероятно, не понимала, не тот возраст.
Я должен был сделать это быстро, прежде чем меня бросит в дрожь. Она должна знать.
– Ее сестра умерла, Джин. Она забежала в дом и сгорела вместе с отцом.
Рот Джин превратился в черный крут.
– Был это несчастный случай или нет, но она убила свою сестру. И по определенным причинам взяла ее имя. Александрия, Алекс. Это не может быть совпадением. Она убила отца, убила свою сестру и, как мне кажется, Эзру.
Тело Джин сотрясалось.
– Она бы сказала мне, – выговорила она; затем вдруг глянула подозрительно. – Зачем ты это делаешь?
– Мне жаль, Джин. Я знаю, что тебе это доставляет боль, но я должен был рассказать. Ты заслуживаешь того, чтобы знать правду.
Я не верю тебе.
– Клянусь, Джин. Именем нашей матери клянусь, что это правда.
– Уходи, Ворк. Уходи и оставь меня одну.
– Джин…
– Ты всегда был на стороне отца. Вы ненавидели ее.
– Она убила нашего отца и хочет, чтобы меня поджарили за это преступление.
Джин поднялась на постели – серая и дрожащая тень самой себя; простыни спустились на. пол, и она стояла раскачиваясь на узкой кровати. Я испугался того, что она свалится и разобьет голову о твердую плитку. Ее палец уткнулся в меня, и я расценил это как жест отречения: я подтолкнул события слишком поспешно.