— Я собираюсь в тебя войти.
Мой правый глаз приоткрылся.
— Прости?
Он улыбнулся той очаровательной, восхитительно соблазнительной улыбкой, от которой на каждой его щеке появлялись ямочки.
Эээ… Эта улыбка на меня не подействует.
Я села напротив него, нос к носу.
— Я не имею в виду секс, если ты подумала о нем.
Тогда, что он имел в виду?
— Я собираюсь… — он откашлялся. — Я собираюсь войти в тебя, как я сделал в ту ночь в Эдинбурге.
Что? Нет!
— Другого пути нет, Миа.
Для чего это нужно? Сделать мне больно?
Потому что той ночью в Эдинбурге я испытала на себе всю силу боли Кинга. Это было похоже на то, что по моим венам пустили битое стекло.
Кроме того, разве ты не сказал, что Ваун забрал твои силы?
— Некоторых моих способностей меня лишить нельзя. Они идут в комплекте с бесплотностью, — он нахмурил свои красивые черные брови и почесал свою черную бородку.
Почему ты постоянно так делаешь?
— Как? — спросил он.
Чешешь подбородок, когда я бросаю тебе вызов или заставляю задуматься над чем-то.
— Правда?
Разве я не говорила тебе, что стала это замечать? Вот откуда я знаю, что с тобой происходит.
— Что-то пошло не так. Я не могу войти в тебя, не разделив с тобой боль моего проклятья. Однако если я не покажу тебе правду — ты умрешь с сомнением в сердце. И кольцо не подействует.
Что ты хочешь мне показать?
— Мои воспоминания.
Ты не можешь просто рассказать мне о том, что ты хочешь, чтобы я увидела?
— Слова могут солгать. Воспоминания — нет.
В любом случае не все помнят вещи такими, какими они были на самом деле.
— Верно. Каждый видит свою собственную версию истины, но эта единственная истина, известная мне.
Я не могу Кинг. Это было слишком…
— Ужасно?
Я кивнула.
— А я чувствовал себя великолепно.
Я смотрела на него и задавалась вопросом… Почему?
— Потому что, — он выпрямился.
Внезапно я заметила в его глазах этот взгляд. Взгляд, который я хорошо знала. Сердитый взгляд. Он появлялся, когда Кинг был готов потерять самообладание.
Он крепко схватил меня за плечи и встретился со мной глазами.
— Прости, Миа, но другого пути нет.
Когда Кинг заполнил все мое тело, я почувствовала, будто лезвия бритвы входят в мои руки и ноги. Я хотела закричать. Хотела крикнуть ему, чтобы он остановился, но не могла даже пошевелиться.
Вот каково это — быть одержимой? Или это причиняет такую боль, потому что он проклят?
И, Божечки, я снова оказалась там, в нем, снова жалея его где-то в глубине сознания. Как вообще можно жить с такой агонией? Всего несколько минут с ней было достаточно, чтобы свести любого человека с ума. Я хотела впиться ногтями в свое сердце, чтобы все это быстрее закончилось. И в тот момент, когда я отчетливо поняла, что Кинг пытается успокоить меня, мне захотелось вцепиться в его спину, как это делала Хейн. Я ненавидела его в тысячи раз больше, чем кого бы то ни было.
Как ты можешь так со мной поступать? — подумала я.
Я должен, — ответил он.
И пока я в своей голове корчилась от боли, то чувствовала, как энергия Кинга проникает в самые темные уголки моей души. Я почувствовала его боль. Не видела ничего, кроме фиолетового цвета. Когда я почувствовала, как вибрирует и дрожит каждая клеточка моего тела, я ощутила, какое острое наслаждение он испытывает от такой интимной близости со мной. Для него это было лучше, чем секс. Как я поняла, что это было еще бОльшей тайной, чем сам Кинг? Просто. И он был в экстазе.
В своих мыслях я на него зарычала. Как он смеет наслаждаться этим? Как смеет!
Я почувствовала покалывание, как будто Кинг ласкал меня под моей кожей, пытаясь успокоить, пытаясь заставить принять эту агонию и оттолкнуть ее.
Это не помогало!
Божечки, я надеялась, что он может меня слышать. Ласки под моей кожей, скорее всего, были самым неприятным ощущением, которое я когда-либо испытывала. Конечно не считая того, что в данный момент мною владел богатый, соблазнительный, мертвый король.
Ласки прекратились, и затем я почувствовала, как он начал копаться в моей голове. Вот чего он добивался? То же самое он делал в прошлый раз, в Эдинбурге. Он искал что-то внутри меня.
Мне трудно сказать, сколько длилась его охота за сокровищами, или когда он остановился, потому что крики в моей голове длились слишком долго, но наконец, он добился своего.