Обрубки двух рук, что безвольно свисали вдоль стройного тела, плохо сочетались с идеалистической картиной райского сада. На совсем ещё юном лице застыла гримаса мучительной боли, судорожного напряжения, но в то же время и какого-то глубокого удовлетворения, словно под конец недолгого земного пути Кларк успел исполнить некий важный внутренний долг. Сердце Хога мучительно сжалось в тугой комок боли. Самый активный, оптимистичный и жизнерадостный юноша покинул худший из миров навсегда.
Стоявший поодаль от входа мужчина, задрав голову, внимательно рассматривал труп. Услышав стук резко распахнувшейся двери, гном вздрогнул и с расширенными от испуга глазами повернулся на шум. Непонимающе воззрился на застывшего Хога.
— Твою медь, я чуть от страха не обосрался! Какого хера ты пинаешь так дверь?! — тюремщик оправился от шока быстрее, чем гость.
— Эта сука убила Зерка, ты представляешь?! Задушил его своими чёртовыми руками-верёвками, подлая мразь!
Изо рта говорившего вылетала слюна, скрюченный палец указывал на мёртвое тело Кларка:
— Когда Дорки узнает, он нас на куски разорвёт! — голос гнома стал значительно выше. Похоже, он пребывал на грани истерики. — Но ведь это несправедливо!!! Мы следовали прямым указаниям Зерка и занимались стариком с молчуном!
От застрявшего в горле кома, Хог не мог промолвить ни слова.
— Разве могли мы знать, что безрукий калека опасен? Передай Дорки, мы тут ни при чём! Это всё он! Он виноват! А мы, мы убили драную тварь его же орудием! — каратель энергично хлопнул в ладоши. — Скажи Вождю: Бирк, Харшег и Ганин отомстили за Зерка!
Самообладание медленно возвращалось к оцепеневшему гному.
— Мужик, ты вообще меня слышишь? Эй, тормоз, ау! — взгляд убийцы наконец-то упал на окровавленную дубинку в руках странного посетителя. — Да кто ты такой?
Тихий мужчина в преклонных летах отбросил оружие и, как-то очень не по-доброму улыбаясь, подошёл к последнему надзирателю:
— Говоришь, разорвёт тебя на кусочки? Что ж, так тому, значит, и быть.
Вопли неспешно расчленяемого подонка раскатывались по потаённой пещере в течение многих часов. Лишь необходимость крепкого сна тяжело избитого Бойла заставила освобожденного из неволи пророка уговорить Хога прекратить пытку. На месте снятого с петли Кларка посреди сада теперь висел жестоко обезображенный труп.
Страшная картина побоища внушала благоговейный ужас, служа олицетворением всех мрачных пророчеств и предостережений, что на протяжении последней пары веков втолковывали грешным сердцам избранники Всеобъемлющего. Как видно, старания их успехом не увенчались. Так уж устроены гномы: каждый считает, что вот именно лично он имеет право нарушить периодически заповедь, по каким-то причинам ему обязаны дать поблажки в соблюдении высших законов, в крайнем случае, всегда можно выклянчить очередное прощение, чуток помолившись и пожертвовав два гроша… А кара, серьёзная кара за преступления — она ведь предназначена исключительно для других.
Сразу за разлагающейся стеной давешних мертвецов валялась плоть свежая. До самого противоположного конца площади пространство было усеяно телами стражей и бедняков. Беспорядочно разбросанные, в самых неожиданных позах, те лежали везде. Гномы старые и молодые. Храбрые и не очень. Сильные умелые воины и голодные доходяги. Что ж, по крайней мере, столь желанное многими равенство было достигнуто, ибо небытие одинаково трагично для всех.
Убитых было столь много, что «Стена смерти» казалась детской забавой по сравнению с огромным «Покрывалом погибших за правое дело».
— Упокой Праотец несчастные души… — пробормотал Торк, истово верящий в лучшую долю опосля земного пути.
Скалозуб не был уверен, получат ли утешение за последней дверью павшие в этом или в каком ином бою гномы, но свои сомнения по поводу загробного существования решил не высказывать. Сейчас был явно неподходящий момент для философских дискуссий. Да и пророка, что усомнился в собственной вере, общество вряд ли сумеет понять.
— Вам не кажется это странным? — задал, словно бы риторически, вопрос Скалозуб.
— Странным? Да сие же просто чудовищно! — возмутился стоявший слева от него мужчина в летах.
Безбородый пророк обернулся к столпившимся позади него нищим. Узкий проход был под завязку забит желающими воочию узреть «славную победу», о которой говаривал Зерк. Гномы в задних рядах вытягивали шеи, вставали на цыпочки и подпрыгивали, стремясь хотя бы мельком взглянуть, что же такого увидели их товарищи впереди. Те, кому «посчастливилось» разглядеть все подробности, наоборот, с округлёнными глазами пятились от жуткого зрелища, шепча все известные им молитвы.
— Я не про то. Стражи. Их, считай, что и нет.
Действительно, на площади практически не было заметно движения. Лишь горстка бойцов оттаскивала покалеченных соратников в сторону. Ещё двое мерзавцев неспешно прогуливались по полю сражения, иногда тыкая в лежащих копьём.
— Это совсем, поверьте, совсем не в духе стражей, оставлять своих раненных без лекарей и защиты. Бросать на произвол судьбы кучу оружия, ценнейших доспехов! Да и просто оставлять вот так трупы. Разводить санитарию, как делал ваш Дорки… — Скалозуб зажал нос рукой. — Праотец милостивый, как вы вообще несли столько времени караул у этой смердящей стены мертвецов?!
Гномы смущенно пожимали плечами, уставившись в пол.
— Нам давали повязки, смоченные в мухоморной настойке, — ответил за всех тот же мужик, что поначалу не понял пространные рассуждения Скалозуба. — Но ты совершенно прав, Безбородый… хм, пророк?
Говоривший словно бы пожевал непривычное слово. Не все могли быстро переключиться и признать над собой новую власть. Изменить отношение к тому, кто так долго был узником, посмешищем, «украшением площади», а затем в одночасье стал лидером, было непросто.
— Чтоб эти ублюдки вот так побросали товарищей, своё драгоценное обмундирование и умчались невесть куда, должна имеется ну прямо-таки крутая причина! — нищеброд почесал плешивый затылок. — Что будем делать… пророк?
Скалозуб обвёл взглядом притихших жителей злосчастных трущоб. Немногие уцелели сегодня в боях. Ещё меньше осталось тех, кто был способен стоять на ногах и сражаться. Не за свободу и равенство. Но пусть хотя бы за справедливость и месть. Личную месть одного изрядно пострадавшего гнома.
Взвалив на плечи тяжёлую ношу ответственности, лжепророк печально вздохнул. Конечно, он не имел ни малейшего права так рисковать подопечными, но другого шанса у него не будет уже никогда:
— Есть только один способ выяснить ВСЁ, — новый вождь черни выделил интонацией последнее слово. — Дети мои, мы выдвигаемся в последний поход! Оберите тела стражей и экипируйтесь самым лучшим оружием и бронёй! Раненных и иже с ними взять в плен, отвести в Лагерь. Вреда не причинять, пусть станут заложниками!
Так, повторяю ещё раз. Чтоб ни один волосок с бороды тяжелораненых не упал! Понимаю, вы жаждите мести, но живыми стражи послужат нам лучше. Мы выменяем их на гарантию безопасности наших жён и детей! — бедняки, хотя и без особого энтузиазма, но всё-таки утвердительно закивали. — Тех двоих палачей поймайте и приведите ко мне.
И, самое главное. Никто из стражей не должен сбежать!
— А если живым схватить кого-нибудь не получится?
Скалозуб долго смотрел на задавшего вопрос бандюгана, что с нехорошей ухмылкой поигрывал в руке самодельной пращей.
— Они… не должны… убежать.
Странное дело, но он совершенно не испытывал положительных эмоций и чувств, рассматривая труп одного из заклятых врагов. Не было ни радости, ни злорадства. Осознание справедливой расплаты не согревало изувеченную душу пророка. Скорее наоборот, смотря на бледное лицо Дорки, сердце его переполнялось печалью. Хотелось бы верить, что пройдя испытания он изменился, стал выше низменной мести. Но если быть честным, причина, конечно, не имела никакого отношения к нравственности. Скалозуб ощущал разочарование от того, что у него отобрали возможность отомстить самому. Посмотреть напоследок убийце в глаза, сообщить, за какой именно грех того ждут вечные муки в аду…