Музыканты сели на пол, слева от помоста, скрестив ноги.
Гута, стоящая в центре зала, рядом с огромным, направленным в потолок копьем, которому она так усердно оказывала почести, отрицательно замотала головой.
Раздались пробные резкие звуки волынок и перестук барабана. Волынщики облизнули губы. Барабанщик натянул кожу на барабане потуже и ударил по нему еще раз, уже с более довольным видом.
Гута застонала.
Она узнала одежду музыкантов, ее вид и цвет. Она знала, что такую одежду носят обитатели шатров с наклонными стенками и подвешенными на крюках лампами на таких планетах, как Бейира-II. Вне шатров большую часть года они носили белые одежды, отражающие солнечные лучи, но зимой, в первые месяцы караванных походов, в шатрах они предпочитали пестрые, яркие ткани. В такие одежды кочевники наряжались, приезжая в город по делам — неважно, какими были эти дела, — оставляя юношей присматривать за скотом и рабынями.
Музыканты смотрели на Аброгастеса, дожидаясь приказа начать игру.
Гута упала на колени и с плачем протянула руки к Аброгастесу.
— Прошу вас, господин! — умоляла она. — Не надо!
Аброгастес оглядел столы.
— Кто из вас, — громогласно спросил он, — когда-нибудь видел танцующую жрицу?
Гости переглянулись. Один сказал:
— Я, господин. Я видел, как жрицы танцуют во время обрядов либинианского культа зерна.
Аброгастес рассмеялся.
Танцы фигурировали в обрядах множества культов, ибо они помогали выражать эмоции и чувства, даже возвышенные эмоции и чувства, подобно песне, речи, жесту, могли иметь религиозное применение, но во множестве таких культов танцы исполняли в священных пещерах или гротах красивые жрицы — невозмутимые, гордые и надменные, в покрывалах и длинной одежде, часто даже пожилые женщины во всем белом, которые долгие годы поднимались по иерархической лестнице жриц своего культа, оспаривая право танцевать перед высоким, освещенным таинственным отблеском светильников жертвенником своих могущественных богов.