— Врешь ты все,— вяло говорю я Гоге.
— Историческая правда,— повторяет он.— Мне отец говорил.
Ребята сочувственно смотрят на меня, и только Лариска откровенно любуется Гогой, насмешливо кивает в мою сторону:
— Смотрите-ка, а он и не знал…
Нам известно, что Гогин папа — адвокат. Что это такое — мы понимаем очень смутно. Мишка говорит, что адвокат — это советчик. Мишкина мать, да и сам летчик часто ходили к нему на квартиру за какими-то советами. Мы с Женькой думаем, что адвокат — это защитник, а Славик убежден, что адвокат — это тот, кто говорит неправду и судит людей.
Однажды в нашем дворе появился настоящий футбольный мяч. С камерой, с покрышкой и шнурочком. Это летчик подарил нашему Мишке. (До сих пор мы играли в футбол самодельным тряпичным мячом.)
Мы все по очереди принялись его надувать. Даже Лариска с Лидочкой тужились, краснели, но мяч все-таки был вялым, дряблым. Позвали Бахилю. Он расставил ноги, надулся, посинел, и вот уже весь Бахилин воздух мы туго перевязали бечевкой. Мяч стал гулким, твердым.
Он лежит посередине двора и даже через ботинки дразнит, щекочет нам ноги.
— Ну-ка я,— говорит Гога. Прищур на мяч, прищур в сторону Лариски, Гога разбегается, бьет. Мяч в воздухе.
— Ура!
— Ха-ха!
— Банзай!
А Славику так и не удалось заключить наши восторги.
С отчаянным звоном посыпались стекла лестничной клетки Женькиного дома. В воротах мелькнула и скрылась Гогина рубашка. Следом метнулись все мы. Отдышались на Бородинском мосту. Гога просит нас никому ничего не говорить.
— Но ведь ты же советский человек,— строго исподлобья смотрит Лидочка и кивает на Славика.— А как же он?
Гога подумал, поморщился:
— Но ведь Славик из рогатки, а я мячом.
— Да, ведь он же из рогатки,— вздыхает Лариска.
— Ну и что же? Стекло-то разбито.
— Видишь ли, Рыжик,— начинает Гога,— любой вопрос можно рассматривать двояко. Так даже сказано в юриспруденции.
Это очень трудное слово. Мы даже переглянулись. Граф де Стась полез за блокнотом.
— Да, стекло разбито,— говорит Гога,— это факт. Но какое стекло? Кто пострадал? Ты? Ты? А может быть, лично Женька? Ты пострадал, Женька?
— Мне все равно,— мнется Женька.— Это же на лестничной клетке.
— Вот видите,— оживляется Гога,— ему все равно. Славик, а тебе?
— Мне тоже,— радуется Славик.
— Государству не все равно,— упрямо говорит Лидочка.— Тогда пусть государство к нам предъявляет счет.
— Почему к нам? Ведь ты же разбил.
— Да, разбил я. Но ведь государство — это все мы. А всем нам все равно. Значит, и государству все равно,— победно оглядывает нас Гога.
Граф де Стась торопливо прыгает карандашом по листкам блокнота. Лариска застегивает пуговку на Гогиной рубашке. А мы подавленно молчим. Даже Лидочка пожимает плечами, хмурится. Только Славик очень доволен:
— Значит, я тоже государство! Мировецки!
…Наш аппарат почти готов. Лева принес из дому электрический шнур. Присоединили, концы к патрону, вставили в щель ленту и бумажным колпачком закрыли вентиляционное стекло. Теперь только дать ток — и, пожалуйста, смотри кино.
Спустились к нам в подвал. Здесь все как в настоящем кинотеатре: темно, сыро, ступеньками зрительные ряды, побеленная стена — экран.
Начали присоединять наш шнур к электропроводу на потолке.
Женьку здорово током дернуло. Попробовал Лева, и его тряхануло. Взялся было Мишка и тоже заскучал. Я посмотрел на Ларису и отчаянно взгромоздился на лестничные перила, потянулся к оголенному проводу, дотронулся и чуть, не кубарем вниз.
Сидим на ступеньках, помалкиваем. Откуда-то Рыжик взялась.
— Давайте,— говорит,— я попробую. Лева не разрешает:
— Девчонок еще сильнее вдарит. У них сопротивление меньше.
— Ну, что же? Трусите?— хихикает Лариска.— Так и будем сидеть?
Гога из дом пять шевелюру поправил, что-то промурлыкал, молча полез на железные перила.
Я на Лариску взглянул и отвернулся. Она на Гогу как на солнце смотрит. Даже щурится и улыбается. Видеть все это противно.
И вдруг в аппарате вспыхнул свет. Гога спрыгнул и, ни на кого не глядя, уселся рядом с Лариской. Все посмотрели на него уважительно.
— Да на нем же резиновые тапочки,— прыснула Лидочка,— резина ток не пропускает.
Все засмеялись, а я так готов был расцеловать Рыжика. Гога поочередно поднял ноги, разглядел их, пожал плечами:
— А я и не знал.
Кажется, Лариска чуть-чуть от него отодвинулась. А может быть, мне это показалось.
На нашем экране, как говорит Лева, «бой в Крыму, все в дыму, ничего не видно».
— А где же кино?— ерзает Лариска.
— Пошли, Лариса, на воздух,— предлагает Гога.
— Подождите, граждане, минуточку,— суетится около аппарата Лева.— Нужен фокус.
Он трогает трубку, двигает ее, и вдруг на экране люди.
— Ха-ха,— громко смеется Гога,— все вверх ногами. Сапожники!
— Это они с моста в речку ныряют,— догадывается Славик.
Мы растерялись. Почему же так случилось?
— Надо самим встать вверх ногами, и тогда все будет правильно,— не унимается Гога.
— Граждане, спокойствие,— говорит Лева и осторожно переворачивает вверх ногами аппарат. Теперь на нашем экране стоят на мосту как живые Чапаев и Фурманов.
Долго в тишине мы рассматриваем наших любимцев. Каждую складочку, каждую пуговку на гимнастерках, чапаевскую папаху, боевые ремни на его плечах, саблю, бинокль, кобуру на правом боку у Фурманова.
Славик подошел к самому экрану, хочет погладить или поцеловать лицо Чапаева, но за ним вдруг стало ничего не видно. Мы испугались, закричали на Славика. Он поспешно шлепнулся на пол, и мы опять долго любуемся нашими героями.
— Здравствуйте, я Фурманов,— вдруг говорит голосом Фурманова Женька Кораблев.
— Здравствуйте,— отвечает ему Лева.
— Вот ткачи наши, добровольцы,— это голос Женьки.
— Знаю,— отвечает Лева,— прибыли, к самому делу прибыли. Получен приказ от Михаила Васильевича Фрунзе…
Мы громко захлопали, загалдели. Все получается прямо как в настоящем кино.
Распахнулась дверь. На пороге — Нонка:
— Ой, что тут такое?
Потом пригляделась, засмеялась, сказала:
— Ого! Молодцы! Мама,— позвала она,— посмотри-ка, что эта мелюзга придумала.
Вышла мама, споткнулась о Славика, руки о фартук вытирает:
— Господи, твоя воля. Что это?
— Кино, мама,— торжественно говорю я. Мама трогает рукой экран, беспокоится:
— Оно не загорится?
Мы ее успокоили. Она пошла к дверям, обернулась:
— Подложили бы что-нибудь под себя. Камень ведь. Нонка пробирается через нас к выходу, я ей шепчу;
— А ты говорила — у Кости голова для противогаза… Вот видишь?
— Балда ты,— щелкает меня Нонка и убегает вверх по лестнице. Поднялась Лариска, пошла наверх:
Что же смотреть одно и то же.
За ней Гога. А мы остались. Лева сделал открытие. Оказывается, не обязательно держать вверх ногами аппарат, нужно только пленку вставлять вверх ногами, и тогда все получится правильно. Прямо чудеса!
Мы выскочили во двор и стали зазывать зрителей. Пришла дворничиха тетя Дуся. Тоже поинтересовалась, не загорится ли чего, посморкалась в фартук и тихонько уселась в углу.
Явился «тайный агент кардинала» де Стась Квашнин. Как всегда, с персиком. И где он их только берет? Говорят, у него отец фруктовой базой заведует. Персик без звука отдал нам, уселся рядом с тетей Дусей.
Мишка сбегал за отцом. Летчик пришел быстро. Весело крикнул сверху:
— Здравствуйте, товарищи!
Он так и сказал — не ребята, а товарищи. Мы потеснились. Летчик садиться не стал, только пригнулся, осмотрел аппарат, засмеялся, покрутил головой:
— Ну, прямо братья Люмьеры.