Моэраль
Любить свою родину – великое благо, но в то же время и великая обязанность. Любовь эта таинственна, загадочна, порой ничем не обусловлена. Можно всю жизнь прожить, не признаваясь себе в этой любви. Можно даже стремиться уехать подальше, в другой край, другую страну, надеясь, что доля там будет слаще доли тут… Она все равно находит тебя, эта любовь, долгими одинокими вечерами разрывает твое сердце тоской, манит, зовет, отрывает от ежедневных дел и забот и вот, ты, беглец, изгнанник, собираешь котомку и идешь на этот едва слышимый зов…
Моэраль никогда не понимал людей, стремящихся покинуть землю, на которой родились. Нежная страсть к занесенному снегом северу, мрачным склонам гор, каменистым пустошам, темным лесам, полным вековых елей и сосен, тиши укрытых в дебрях озер родилась в нем прежде, чем он научился ходить, говорить, и не затухала даже когда ему приходилось по году проводить вдалеке от Вантарры. Он слышал зов родного края, как бы далеко ни находился от него и, казалось, ничто не способно заглушить этот тихий голос, ночами шепчущий в ухо.
Он все еще продолжал чувствовать себя как дома в Приречье – влажные, заросшие зеленым мхом леса южного берега Муора по сути не сильно отличались от лесов на берегу северном. В Тавесте стало уже не вполне уютно. Да, тут даже воздух был другой, более сухой, с какими-то странными запахами. Да что воздух, казалось, даже снег тут был не такой как на севере. Теперь Моэраль ехал в Гофос и, видя, как меняется природа вокруг, гадал, чем встретит его равнинный полузаброшенный город.
Моэраль весь извелся, дожидаясь вестей от Вардиса, спешно кинувшегося с частью армии вдогонку убегавшему Линелю. То он представлял, как его войско нагоняет врага, пленяет Сильвберна, одним махом решая исход войны. То ему виделось страшное: Вардис с войском попадает в ловушку, гибнет сам, губит людей, Линель торжествует. То – что ему казалось более вероятным – одна армия укрывается в городе, вторая начинает осаду. На самом деле вероятен был любой исход, и король в нетерпении ожидал первого гонца.
Скрасить ожидание немного помогала Арнелла. Моэраль долгие часы проводил с ней в беседах о Вантарре. Вдумчивая хорошая хозяйка, Арна рассказывала ему о каждой мелочи, произошедшей за время отъезда, не касаясь лишь одного вопроса – Илиен.
О жене Моэраль думал мало и готов был не думать вообще… Но очередное послание из столицы, в котором старый друг пространно описывал всевластие любимца Сильвберна – Байярда Зольтуста, мельком упоминая о беременности королевы, на миг вывело его из себя, и Холдстейн, на секунду утратив равнодушие, написал Илиен длинное письмо с упреками. Он рассказал ей, как непросто ему вести войну, зная, что она не может обеспечить прочных тылов, упрекая, что она часто рубит с плеча, напоминая о своем недовольстве казнью не угодившего ей Ульрька. Напомнил об обязанностях не просто жены, но королевы. И в самом конце, терзаемый… да что уж притворяться, завистью, самой настоящей завистью к поганому Линелю, у которого в семейной жизни был полный порядок, он упрекнул Илиен в отсутствии наследника.
Уже отправив письмо, Моэраль горько пожалел о содеянном. Он понимал свою неправоту, особенно в том, что касалось ребенка, ведь он провел с женой совсем немного времени, которого явно было недостаточно для зачатия. Неправ он был, если честно, и в других упреках. Илиен в конце концов, не воспитывалась как будущая королева, отсюда были и все ее ошибки, связанные с политикой.
Моэраль понимал, что гнев на жену вызван по большей части его чувством вины перед ней. Илиен красивая женщина и ласковая жена, и не ее вина, что его сердце навсегда отдано другой. К этой другой Моэраль стремился всем своим существом. Долгими бессонными ночами лежа на просторной постели в покоях лорда Тавесты, он размышлял, что может поделывать Рейна. Может быть, она так же смотрела в потолок, думая о нем. Может быть спала, свернувшись калачиком, сладко посапывая в подушку. А может быть именно в этот момент к ней пришел муж, ненавистный Молдлейт, жалкий урод…
При этих мыслях Холдстейн со стоном стискивал кулаки. Он вспоминал, как клялся ее дяде, что Рейна никогда не будет принадлежать никому, кроме него, и вот, не сдержал обещание! Его женщину, его единственную любовь ласкают чужие руки, чужие губы прижимаются к ее губам, и никто кроме него самого в этом не виноват…