<...> И сказала Давиду Михаль, жена его, так:
– Если ты не спасёшь жизнь твою этой ночью, то завтра ты будешь убит.
Спустила Михаль Давида через окно, и убежал он и, убежав, спасся.
И взяла Михаль фигурку и положила на постель. А одеяло из козьей шерсти положила в изголовье, и всё накрыла одеждой. И когда послал Шаул взять Давида, Михаль сказала: «Он болен».
И послал Шаул людей осмотреть Давида, сказав: «Принесите его ко мне на постели».
Те пришли и вот: фигурка в постели, а одеяло из козьей шерсти в изголовье
<...> И сказал Шаул Михали:
– Зачем ты меня так обманула? <...> И отпустила врага моего, и он спасся?
И ответила Михаль Шаулу:
– Он сказал мне: «Отпусти меня, зачем мне убивать тебя?»
– И пусть бы убил! – закричал Шаул. – Почему у тебя нет детей?
Михаль отшатнулась. Боже, подумала она, что с ним стало! Воистину, злой дух!
Шаул больше не кричал. Подтянул к себе скамейку, показал Михаль, чтобы села рядом, спросил:
– Ну, зачем он убежал? Почему ты ему помогла?
Михаль заплакала.
– Я люблю Давида, – выговорила она. – А ты хотел его убить.
– Я? – Шаул обессилил, ссутулился, упёрся руками в колени. – Я?! Давида? Убить?!
– Ты! Ты! – гнев высушил слёзы на лице Михаль. – После смерти мамы ты стал совсем другим. Ты всех нас ненавидишь. Тебя ничто не радует, ни моё замужество, ни рождение внуков. Ты ненавидишь Давида, а ведь это он сразился с Голиафом и убил его!
– Девочка, – перебил Шаул, – при чём здесь Голиаф? Скажи, – повернулся он вяло к Михаль, – почему ты не родила от Давида? Тогда всё могло бы сложиться по-другому.
Михаль потупилась, потом заплакала, закрыв руками лицо.
– Плачь, – сказал ей Шаул. – Плачь, дочка!
И пошёл прочь из комнаты.
Тебе будет хуже всех, доченька, думал он на ходу. Мы-то не доживём, а тебя Господь сохранит. И ты увидишь, как муж твой выдаст на повешенье твоих племянников и братьев.
Из-за дерева вышла Рицпа, на лице – тревожный вопрос. Шаул покачал головой. Рицпа не подошла ближе.
Шаул шёл быстрым шагом поднимался в гору, к ячменному полю, которое он вспахал впервые двадцать лет тому назад. Вдруг пришло спокойствие и понимание, что им с Давидом необходимо встретиться для откровенного разговора и выяснить всё до конца.
Почему люди кругом так уверены, что я ненавижу Давида, что я прямо-таки обязан его убить? Разве этот мальчик виноват в судьбе, предназначенной мне! А предсказание ведь было ясным: я никогда не посягну на жизнь будущего короля или кого-нибудь из его рода. Но кому смогу это рассказать! И кому объясню, кто для меня Давид, как я им восхищаюсь, как люблю?
...Однажды Шаул заговорил с Богом и произнёс слова, которые потом ошибочно припишут пророку:
– Ведь я же знаю, что Ты – Бог добрый и кроткий, долготерпеливый и многомилостивый, что Ты полон жалости и отходчив. А теперь, Господи, отними у меня душу мою, потому что лучше умереть мне, чем жить.
...Как-то, после того, как Давид пел для него, Шаул спросил:
– Ты думаешь, всегда есть спасение?
Давид задумался.
– Или хотя бы утешение?
– Утешение есть всегда, – быстро ответил певец.
– В чём?
– В молитве, – сказал Давид, удивляясь, что такой вопрос задаёт помазанник Божий.
Так Шаул впервые узнал, что его безмолвные обращения к Богу – это молитва. И наверное, то, что сказал Давид, было верно – ведь сколько раз повторял он вслед за певцом: «Каждую ночь омываю слезами постель мою...» И то, что тревожило, то, что давило Шаула, отпускало его. Он верил каждому слову, когда шептал за Давидом:
– Услышал Господь голос моего плача, моление моё.
Господь да примет молитву мою!
Шаул, как никто другой, понимал, что Давид во все мгновения жизни своей видит себя стоящим перед Богом. Как он и поёт:
– Представлял я Господа пред собою всегда...
Шаул поднялся в гору к началу своего ячменного поля, и тут же услышал весёлые молодые голоса. Он отступил в тень высоких кустов у края тропы. Отсюда Шаулу было плохо видно, что происходит, но по голосам он догадался, что это разговаривают три его сына. Наверное, тоже гуляли по Гив’е, а теперь сидят, бросают вниз камни и вспоминают... Ну, конечно, те самые дни, когда вместе с отцом перепахали эту землю, лес обратили в поле.
Первый урожай собрали тогда не они, а другие люди. А из них четверых ни один уже не вернулся к крестьянству. И сам он, Шаул, и три его сына стали другими людьми. Они научились убивать и отвыкли от дома. Говорят, никогда так быстро не старится человек, как в годы войны.
Сколько же их у нас было, войн!..
А тут этот смех! Подойти, позвать запрягать волов, скинуть рубаху, ухватить ручки плуга – и всех лет войны и потерь как не бывало...
Вздохнув, он вернулся на дорогу и, не замеченный никем пошёл обратно к своему дому.
Командующий Авнер бен-Нер ждал короля.
– Шаул, – сказал он мрачно, и король понял, что командующий уже знает о побеге Давида. – Шаул, армия готова отправиться в погоню за этим злодеем.
Шаул посмотрел на него и сказал:
– Сперва пошлём за Давидом в Раму. Уверен, что он сбежал к Шмуэлю.
– А мне сообщили, что твой зять сговорился с бандой из пустыни Зив и держит путь туда.
Шаул покачал головой.
– Вот если он появится там, тогда и подумаем об армии. – Но! – король поднял палец и, покачивая им в воздухе: – Чтобы никто не прикоснулся к Давиду! Сперва он будет говорить со мной.
И, сменив тон, спросил:
– Ты помнишь, Авнер, как он пел: «Словно тень наши дни на земле...» Понимаешь, даже не тень дерева или тень этого дома. Тень пролетевшей птицы!
***
Часть IV. Давид и Шаул
Мой народ, что я сделал тебе и чем утомил тебя?
«Пророки», Миха, 6:3
Весь мир на одной стороне, а он на другой
Талмуд
И ушёл Давид оттуда, и убежал в пещеру Адуламскую. И услышали братья его и весь дом отца его и спустились к нему туда. И пошёл Давид оттуда в Мицпе в Моав, и сказал царю:
– Позволь отцу моему и матери моей побыть у тебя, пока я не узнаю, что сделает со мною Бог?
И привёл он их к царю Моава, и жили они при нём все дни пребывания Давида в том неприступном месте.
И сказал пророк Гад Давиду:
– Не оставайся в этом неприступном месте, а иди, и придёшь в землю Иуды<...>
Разбив и отогнав филистимский полк из Ашкелона, армия иврим повернула на восток, в пустыню Иуду, чтобы поймать раскольника Давида с его отрядом. Шаул и Авнер бен-Нер ехали на мулах впереди войска, за ними следовали их оруженосцы. У перекрёстков Авнер бен-Нер подзывал вестовых и спрашивал, как движется армия, не слишком ли растянулся строй, приказывал проверить, не отстал ли кто-нибудь.
– Все советники требуют покончить с ватагой Давида, – ворчал командующий. – Приближается большая война, а твой зять смущает народ. Две власти иврим не выдержать, или ты – или он.
Шёл Восьмой месяц, в селениях начинался сбор винограда. От недавно прошедших дождей сохранились мутные ручейки, пересекавшие дорогу. По склонам холмов надулись светло-зеленые шары молодых репейников, густо разросшиеся кусты толокнянки всех оттенков красного цвета раскачивались на ветру. Из лиловых стеблей вдоль дороги торчали крохотные полированные коготки, которые к утру превращались в светло-зеленые листики. Птицы многоголосо перекликались, созывая птенцов, взмывали пёстрой стаей, делали несколько кругов и возвращались в воздушную зелень кустов по обе стороны дороги.