— Будь спокойным, мальчик, ты такой беспокойный, — сказала леди Агата.
Я попробовал в течение пяти минут простоять, не пошевелив ни единым мускулом. Начал практиковать такую неподвижность и полное молчание.
— Не надо быть таким быстрым со мной, — сказала леди Агата. — Твои глаза непрестанно перебегают с одного предмета на другой. Ты не можешь быть спокойным. И ты слишком много думаешь. Я вижу, что ты и сейчас думаешь.
— Извините, леди Агата, — сказал я.
Она фыркнула, беззвучно пошамкала губами, отчего затряслась челюсть, и откинулась на спинку кресла, утопая в черных кружевах.
— Играй, — велела она молодому музыканту с красивым и печальным лицом. Его талант и приятная внешность приковывали внимание леди Агаты и еще трех пожилых дам, расположившихся в одном из залов.
Казалось, что в эти залы женщины Лошадиного Берега приезжали умирать. Здесь не было ни одной дамы моложе шестидесяти.
— Ты снова создаешь беспокойство, — прошипела леди Агата.
— Прошу прощения.
— Сходи в винный погреб и принеси мне кувшин вина, красного веннита, лучше с южных склонов, — велела мне леди Агата.
— Мне нельзя оставлять вас без присмотра, — ответил я.
— Я под присмотром, у меня здесь Риальто, — она махнула рукой в сторону музыканта. — Я люблю вино из погреба. Я не знаю, что они с ним делают на кухне, но они его портят. Думаю, держат в кувшине открытым. Эти девчонки на кухне такие бездельницы, — заметила она, обращаясь к дамам, а потом ко мне: — Иди, мальчик, и побыстрее.
Я сомневался, что Риальто сможет защитить леди Агату от злобной осы, не говоря уже о более серьезной угрозе, но я чувствовал, что она станет злиться, если я буду ей перечить, и я не стал перечить, пошел в погреб.
Я не сразу нашел дорогу к нужному погребу; после нескольких неверных поворотов я наконец добрался до него. То, что это погреб, можно было определить по крепкой двери, второй такой после дверей в сокровищницу. И это понятно: даже самые преданные слуги не упустят случая стащить бутылку вина.
Чтобы попасть в погреб, мне вначале нужно было найти повара, который бы открыл мне дверь. Я видел, как он вышел из кухни, сел на стул у дверей, вытащил из фартука баранью ногу и начал ее есть.
— Кувшины у самой двери. Выбирай любой. Да смотри, кран крепко закрывай, чтоб не капал. Красный веннит в самом конце, слева, на бочке двойной крест и корона.
Я зажег фонарь от его фонаря и вошел в погреб.
— Остерегайся пауков, — сказал мне вслед повар. — Те, что поменьше, коричневые, самые паршивые. Смотри, чтоб не укусили. — Говоря «поменьше», повар изобразил указательным и большим пальцем круг, который вовсе не показался мне маленьким.
Погреб тянулся вперед ярдов на десять, на полках лежали бочки, по большей части непочатые, и лишь отдельные — с пробками-кранами. Я шел по узким проходам, протиснулся мимо грузовой тележки и нескольких пустых бочек.
Все бочки с красным веннитом были запечатаны, кроме одной пустой. По всей видимости, выпита она была леди Агатой. Запасного крана и инструментов вставить его нигде не было видно. За грудой пустых бочек под слоем грязи и плесени я разглядел дверь. Она смотрелась слишком заброшенной, чтобы быть дверью кладовки, но поиск молотка и крана был хорошим предлогом заглянуть за эту дверь. В глубине души я был исследователем, в любом случае я прибыл в замок, чтобы сунуть здесь нос в каждую щель. То, что аристократы прячут в своих подвалах и темницах, может многое рассказать о них. Мой отец держал моих братьев с большой дороги в подземельях, где их пытали и убивали. Я не стану утверждать, что они этого не заслуживали.
Жестокий, но справедливый, так говорили о моем отце. Больше жестокий.
Мне пришлось изрядно повозиться с дверью, поднимая и дергая ее, пока она не открылась настолько, чтобы я смог протиснуться внутрь. За дверью была витая лестница, которая вела вниз. Ступени из тесаного камня, но сам колодец внизу из литого камня — работа Зодчих. Колодец спускался вниз футов на пятьдесят, до коренной породы. На дне арочный проход вел в четырехугольную камеру, где практически все пространство занимала какая-то закопченная машина из цилиндров, болтов и круглых пластин. Лампы накаливания, три из примерно двадцати, горели и давали тусклый свет, конечно, не такой яркий, как в Высоком Замке.