«Получив настоящий магазинный ценник со штрихкодом, выбранным вами словом и назначенной вами суммой, вы можете распорядиться им по своему усмотрению — наклеить на названную вещь или оставить себе как сувенир на память о собственном жесте творческого ценообразования. Никаких моральных, политических и коммерческих ограничений в выборе слов и цен нет», — объяснял художник известному писателю, который пришел сюда посмотреть, кто что и насколько ценит. Ценартист читал его книги и с некоторых пор очень старался попасть в одну из них. Он часто вспоминал теперь, как однажды, нищим студентом, шел по улице наниматься на работу, а из окна автомобиля летела песня: «Жизнь — театр, — Шекспир сказал, — и все мы в нем актеры». Дальше он не услышал, авто уехало, но от нечего делать досочинил: «Но есть еще и зрители, а также режиссеры.
Есть гардеробщик с вешалкой и осветитель сцены. А так же тот, кто на билет назначивает цены».
Осветителем сцены его как раз в тот день и не приняли, не в театр, правда, а на открытую площадку детского фестиваля. Он теперь считал этот случай пророческим. «Назначивает цены» — это он и есть. Он не мог тогда знать, кем станет, но как- то из будущего это проникло, просочилось из его триумфальной зрелости в лузерскую неудачливую молодость.
Вспоминалось вслед за театром, как впервые в жизни увидел такой ценник, еще школьником, в каком-то чешском переводном журнале прочел статью о том, какая полезная вещь штрихкод, как много в нем информации о товаре. Но ни на каких товарах в своем советском детстве он таких штрихкодов не видел, сколько их ни рассматривал. Цена тогда была глубоко вдавлена в поверхность книг и кастрюль, как неизменное врожденное клеймо, и мальчик мечтал, что однажды они появятся, штрихкоды сядут на вещи, как ночные узорчатые мотыльки, тогда-то и наступит будущее, и радовался, когда они появились, хотя был уже не ребенок. Он любил об этом рассказывать в интервью, которые давал теперь каждый день.
Ему пробовали подражать, но никто не хотел брать ценников у других, у эпигонов, все хотели иметь ценники автора, того, кто все это придумал, желательно с автографом. 11
В его мастерской непрерывно трещали аппараты, из которых лезли наружу ленты с готовыми ценниками. Ассистенты набирали нужные слова, принимали заказы по телефону, приносили ему отдельные ценники и готовые мозаики на подпись. Его жена, давно уже не Фотодевушка, — не оставалось на баловство времени — управляла всем этим. Отвечала на звонки, подписывала контракты, назначала время встреч с прессой.
— Я сам! — не уставал Ценартист ежедневно нырять в эйфорию, сжимая жену, или не обязательно жену, в объятиях. — Я сам решаю, какая цена у какого слова, вещи и существа. Я сам клею на них ценники, Бог диктует мне цифры и показывает мне предметы, как показывал он Адаму всех существ земных, чтобы дать им имена. 12
Так бывший Продавец, ставший настоящим художником, и не делал в жизни более ничего, кроме ценников со штрихкодами.
На пике своей карьеры он оклеил ценниками на три дня немецкий Рейхстаг и французский центр Помпиду, наняв сотни рабочих. Конечно, мода на ценарт со временем поуспокоилась, но очередь заказчиков в мастерскую не иссякала до последнего дня. И вот последний день наступил.
В больнице знаменитый старик дрожащими руками наклеил какой-то девочке на присланную матрешку свой последний ценник, не за деньги, а просто так, потому что нужно делать добро.
На его похороны собралась толпа молодых и не очень людей в футболках с увеличенными копиями лучших его ценников.
Над их головами реяли флаги со штрихкодами. На стене собора лазерной эпитафией под его любимую музыку скорбно дрожал в сумерках авторский ценник с фамилией покойного. Могильная плита представляла собой белый сахарно-искристый мрамор с черными полосами штрихкода, именем, фамилией и двумя датами вместо цены. На этом надгробии лишним было объяснять, кто тут лежит. Правда, он был далеко не первый, кто лег под такой штрих-камень. Сам не раз делал эскизы к чужим плитам. 13
Но и это еще не конец истории. После похорон великого Цен- артиста, после поминок и соболезнований сначала полушепотом, а потом и в полную силу всюду стал повторяться вопрос: а кто же теперь будет делать нам ценники? Кому оставил он это право? Наследники по разным линиям родства устроили тяжбу, но достаточных доказательств не было ни у кого, все ссылались на непроверенные, устные завещания.
Да и не хотел никто заказывать у родственников. Кто они такие, в конце концов? Авторские ценники постоянно росли в цене, их все хотели купить, но никто не хотел продать, ведь никто не сомневался, что через несколько лет эти липкие подстершиеся бумажки, какая бы ни значилась на них цена, сравняются в стоимости с платиной и бриллиантами. С годами штрихкоды мутнели, испарялись и больше не бибикались кассовой машиной, но это и делало их по-настоящему старинными, дорогими, их помещали под стекло в охраняемых залах музеев и личных коллекций. Их замораживали в хранилищах. Ценартиста больше не было. Без него мир опустел. И люди решили, что у гения нет наследников. И ценники со штрихкодами стали вновь тем, чем были они до озарения, пережитого Продавцом в магазине, вернулись к положению обычной метки, удобного машинного сообщения.