Роберт Пэрриш не двигался.
Ронан сплюнул в траву – праздный, не угрожающий никому жест. Затем он убрал подбородок обратно в салон, обливая презрением всё вокруг, и, не произнеся ни слова, поднял окно обратно.
Внутри БМВ безмолвствовал. Было так тихо, что, когда подул ветер, стали слышны даже сухие листья, ударяющиеся о шины.
Адам коснулся того места на запястье, где обычно носил часы.
— Я хочу забрать Девочку-Сиротку, — сказал он.
Ронан, наконец, взглянул на него. Адам ожидал увидеть бензин и гравий в его глазах, но у Ронана было такое выражение лица, которое, как показалось Адаму, он прежде не видел. Он что-то обдумывал и взвешивал. Это была более осознанная, сложная версия Ронана. Ронан взрослел. Это заставило Адама почувствовать... Он не знал что именно. У него было недостаточно информации, чтобы понять, что же он почувствовал.
БМВ дал задний ход, устраивая шоу из грязи и угрозы. Ронан ответил:
— Лады.
На вечеринке в тогах было совсем не ужасно.
На самом деле было чудесно.
Было так: они обнаружили ванкуверскую тусовку, развалившуюся на покрытой простынями мебели в комнате отдыха, все были одеты в простыни, кругом чёрное и белое, чёрные волосы, белые зубы, чёрные тени, белая кожа, чёрные полы, белый хлопок. Этих людей Гэнси знал: Генри, Ченг2, Рян, Ли-Скворд, Кох, Рутерфорд, СикСтив. Но тут они были другими. В школе они казались ведомыми, тихими, незаметными, примерными студентами, одиннадцать-процентов-контингента-наших-студентов-неоднородны-кликни-на-ссылку-чтобы-найти-больше-информации-о-наших-международных-программах-обмена Академии Аглионбай. Здесь же они сутулились. Они бы не сутулились в школе. Здесь они сердились. Они не могли позволить себе сердиться в школе. Здесь они шумели. Они не доверяли себе настолько, чтобы шуметь в школе.
Было так: Генри устроил для Гэнси и Блу тур по особняку Литчфилд, пока остальные следовали за ними в тогах. Одним из всего, что всегда привлекало Гэнси в Аглионбае, было чувство тождественности, преемственности, традиций, неизменности. Времени там не существовало... или, если и существовало, то оно было малозначительным. Академия всегда была заполнена студентами и будет ими заполняться, они все являлись частью чего-то большего. Но в особняке Литчфилд всё наоборот. Нельзя было не заметить, что каждый из этих парней пришёл из мест, которые не были Аглионбаем, и направятся в жизнь, которая тоже не будет Аглионбаем. В доме было неопрятно из-за книг и журналов, не относящихся к школе; ноутбуки открыты как на игровых, так и на новостных сайтах. Костюмы висели, подобно телам, в дверных проёмах, их надевали достаточно часто, потому к ним и требовался лёгкий доступ. Мотоциклетные шлемы катались по использованным посадочным талонам и стопкам сельскохозяйственных журналов. У парней особняка Литчфилд уже были жизни. У них у каждого было прошлое, и прошлое с шумом мчалось за ними. Гэнси чувствовал себя странно: как будто смотрел в кривое зеркало. Детали неправильные, цвета те же самые.
Было так: Блу балансировала на краю обиды, когда поинтересовалась:
— Я не понимаю, почему ты продолжаешь так ужасно отзываться о корейцах. О себе.
А Генри сказал:
— Я буду это делать, пока кто-нибудь другой не успел. Это единственный способ не сердиться всё время.
И внезапно Блу подружилась с ванкуверскими парнями. Казалось невероятным, что они вот так вот её приняли, и что она настолько быстро сбросила свои колючки, но так и было: Гэнси видел момент, когда это произошло. В теории она совсем на них не походила. На практике же она совсем как они. Ванкуверская тусовка была не такой, как весь остальной мир, и именно так они и хотели. Жаждущие глаза, жаждущие улыбки, жаждущее будущее.
Было так: Кох, продемонстрировав, как сделать тогу из простыни, отправил Блу и Гэнси переодеваться в захламлённую спальню. Гэнси любезно повернулся спиной, пока она раздевалась, а потом Блу отвернулась от него... может быть, отвернулась. Плечо Блу, её ключица, её ноги, её шея и её смех, её смех, её смех. Он был не способен оторвать от неё взгляда, и здесь это не имело значения, потому что никого не заботило, что они вместе. Здесь он мог играть с её пальцами, когда они стояли близко друг к другу, она могла прислониться щекой к его голому плечу, он мог шаловливо зацепить её лодыжку своей, она могла обнаружить свою руку, расположившуюся вокруг его талии. Здесь он был невероятно падким на её смех.
Было так: корейский поп, опера, хип-хоп и рок-баллады восьмидесятых орали из колонок возле компьютера Генри. Это Ченг2 нереально напился и заговорил о своём плане улучшить экономику южных штатов. Это Генри опьянел, но не стал развязным, а позволил Ряну обманом втянуть себя в игру в бильярд на полу клюшками для лакросса и мячами для гольфа. Это СикСтив ставил фильмы в кинопроектор с выключенным звуком, что позволяло корректировать голос за кадром.
Было так: будущее стало сгущаться в воздухе, и Генри начал тихую пьяную беседу о том, хотела ли Блу попутешествовать с ним по Венесуэле. Блу мягко ответила, что хотела бы, очень бы хотела, и Гэнси слышал тоску в её голосе, словно тоска его разрушала, будто его собственные чувства нестерпимо зеркально отображались.
— Мне с вами нельзя? — спросил Гэнси.
— Да, ты можешь встретить нас там на роскошном самолёте, — сказал Генри.
— Не дай одурачить себя его милой причёске, — вмешалась Блу, — Гэнси пришёл бы пешком.
И тепло заполнило пустоту в сердце Гэнси. Он чувствовал, что его узнали.
Было так: Гэнси спускался по лестнице на кухню, Блу поднималась, они встретились посередине. Гэнси отступил было в сторону, чтобы дать ей пройти, но передумал. Он поймал её руку, а затем и всё остальное. Она была тёплой, живой, трепещущей под тонкой хлопковой тканью; он был тёплым, живым, трепещущим под своей. Блу скользнула рукой по его обнажённому плечу, а затем по его груди, её ладонь расположилась прямо над его грудной клеткой, её пальцы с любопытством нажали на кожу.
— Я думала, ты будешь более волосатым, — прошептала она.
— Извини, что разочаровал. На ногах растёт немного больше.
— На моих тоже.
Было так: они бессмысленно смеялись, уткнувшись в кожу друг друга, играя, пока внезапно стало не до игр, и Гэнси остановил себя, когда его губы оказались в опасной близости от её, и Блу остановила себя, когда её живот прижался к его.
Было так:
— Ты мне ужасно нравишься, Блу Сарджент, — сказал Гэнси.
Было так: улыбка Блу, изогнутая, насмешливая, восхитительная, возбуждённая. Много счастья пряталось в уголках этой улыбки, и даже несмотря на то, что её лицо находилось в сантиметрах от Гэнси, это счастье выплёскивалось и попадало на него. Она положила свой палец ему на щёку, где, как он знал, появилась ямочка от его собственной улыбки, а затем они взяли друг друга за руки и поднялись назад вместе.
Было так: в этот момент и ни в какой другой и в первый раз, что Гэнси мог вспомнить, он знал, как ощущается своё присутствие в собственной жизни.
Ронан мог сказать откровенно: что-то было не так.
Когда они зашли в Энергетический пузырь, Адам попросил:
— День.
В то время как Ронан произнёс:
— Fiat lux [20].
Лес обычно был вполне настроен на пожелания своих человеческих обитателей, особенно, когда эти человеческие обитатели были его магом и его Грейвореном. Но в этом случае темнота вокруг деревьев упорно оставалась на месте.
— Я сказал fiat lux, — рявкнул Ронан, а затем нехотя: — Amabo te [21].
Темнота медленно начала подниматься, как вода по промокающей бумаге. Настоящего дневного света никогда здесь и не было, однако и то, что они могли видеть, сейчас было... неправильным. Они стояли посреди чёрных деревьев, цветущих унылым, серым лишайником. Воздух был мрачным и зелёным. На деревьях не осталось листьев, небо казалось низким, похожим на покрытый мхом потолок. Деревья всё ещё ничего не говорили. Словно пасмурное затишье перед бурей.