К тому времени, как Адам попал в Барнс, остальные уже приехали... Или, по крайней мере, Камаро стоял там, а Адам предположил, что Гэнси привёз Блу, особенно теперь, когда их секрет раскрыт. БМВ Ронана был припаркован боком, колёса встали таким образом, который подсказывал, что они проскользили в это положение. И к удивлению Адама, Вольво Деклана тоже там припарковался, задом, уже готовый к отъезду.
Адам вышел из машины.
Барнс оказывал странный эффект на Адама. Он не понимал, как распознать это чувство в первые несколько раз, когда посещал это место, потому что он искренне верил в две вещи, из которых Барнс был создан: магия и любовь. Теперь, когда он, по крайней мере, мимолётно познакомился с ними обеими, Барнс влиял на него по-другому. Он привык задаваться вопросом, на что он сам был бы похож, если бы вырос в подобном месте. Сейчас же он думал о том, как однажды, если бы захотел, смог бы жить в подобном месте. Он не совсем понял, что изменилось.
Внутри он обнаружил всех в различных праздничных состояниях. Адам мгновенно понял, что это был день рождения Ронана: на заднем дворе дымил гриль, на кухонном столе находились купленные в магазине кексы, несколько надутых воздушных шариков катались по углам комнаты. Блу сидела на кафеле, перевязывая нитки шариков. Её раненый глаз почти закрылся, а Гэнси и Деклан стояли у стойки, опустив головы, ведя тихий, серьёзных разговор, отчего они выглядели старше своих лет. Ронан и Меттью толкались на кухне заднего двора. Они вели себя шумно и по-братски баловались, невероятно естественно. Так вот как это, иметь братьев?
Ронан поднял глаза и перехватил взгляд Адама.
— Разуйся, прежде чем бродить тут, болван, — произнёс Ронан.
Адам остановился и наклонился развязать ботинок.
— Не ты... Я имел в виду Меттью.
Взгляд Адама задержался на Ронане на мгновение дольше, а затем наблюдал за Меттью, отшвыривающим снятую обувь. Когда он внимательно проследил, как Меттью скользит в столовую в одних носках, Адам понял: этот праздник был в честь Меттью.
Блу поднялась на ноги и присоединилась к Адаму. Она тихо пояснила:
— Меттью остаётся с Декланом. Он уезжает из Аглионбая.
Картина прояснилась: это празднование отъезда.
Медленно, на протяжении следующего часа, история проявлялась урывками, через фрагменты, выданные каждым из присутствующих. Результат был таков: Барнс переходил из рук в руки путём бескровной революции, короной кочуя от отца среднему сыну, так как старший сын отрекался. И, если верить Деклану, конкурирующие государства пускали слюни по ту сторону границы.
Это была и прощальная вечеринка, и военный совет.
Адам не мог до конца в это поверить, он даже не знал, видел ли когда-нибудь Ронана и Деклана в одной комнате без ссор. Но это правда, и это были братья, какими он их никогда не видел. Деклан, освобождённый и измученный; Ронан, напряжённый и мощный от цели и радости; Меттью, неизменный и полный энтузиазма, словно счастливый сон, которым он и был.
Что-то во всём этом выводило Адама из равновесия. Он не совсем понимал. Он уловил слабый аромат самшита из открытого окна на кухне, и это заставило его думать о трансе в машине Ронана. Взгляд ухватил Девочку-Сиротку, прятавшуюся вместе с Чейнсо под обеденным столом с коробкой Тинкертой [28], и он ещё раз вспомнил шок от открытия, что Ронан нагрезил Энергетический пузырь. Он забрёл в сон Ронана Линча; Ронан всё переделал в своём королевстве в форме собственного воображения.
— Почему она не тут? — раздался рассерженный голос Ронана с кухни.
Меттью пробурчал что-то в ответ.
Мгновение спустя пальцы Ронана зацепились за косяк дверного проёма в столовую, и выглянул он сам.
— Пэрриш. Пэрриш. Не мог бы ты посмотреть, может, найдёшь где-нибудь рулон грёбаной фольги? Наверное, она в комнате Меттью.
Адам не совсем помнил, где располагалась комната Меттью, но он был рад, что теперь есть оправдание побродить по дому. Когда беседа на кухне продолжилась, он проложил путь по коридорами, и вверх по скрытым лестницам в другие полукоридоры и к другим полулестницам. Внизу Ронан сказал что-то, и Меттью выдал такой дьявольский взрыв хохота, что, должно быть, это было нечто ужасное. К удивлению Адама, он услышал и смех Ронана, настоящий, раскованный, добрый.
Он обнаружил себя в комнате, скорее всего, принадлежащей Найлу и Авроре. Свет через окно расплескался по белому покрывалу, нежному и усыпляющему. «Так иди, дитя людей» [29], — было написано в рамке возле кровати. На туалетном столике стояла фотография: Аврора широко, удивлённо и простодушно смеётся, выглядя как Меттью. Найл, яркий и красивый, схватил её, улыбаясь, его тёмные волосы длиной до подбородка заправлены за уши. Его лицо было лицом Ронана.
Адам долго стоял и смотрел на фотографию, неуверенный в том, почему она его удерживала. Он рассуждал: дело могло быть в неожиданности, ведь он считал Аврору пустой палитрой, мягкой и тихой, какой она была в Энергетическом пузыре. Ему должно было придти в голову, что она способна быть счастливой и активной, ведь Ронан так долго верил, что она реальность, а не сон.
Что было реальностью?
Но, возможно, его удерживал Найл Линч, эта старшая версия Ронана. Конечно, сходство не было совершенным, но достаточно близким, чтобы заметить в нём манеры Ронана. Такой грозный, необузданный отец, такая необузданная, счастливая мать. Внутри Адама что-то болело.
Он ничего не понимал.
Он нашёл комнату Ронана. Он понял, что это комната Ронана по беспорядку и причудам в ней; она была более яркой кузиной его комнаты на Монмаут. Странные маленькие объекты были припрятаны во все углы и засунуты под кровать: более юные сны Ронана или, может быть, подарки отца. Тут были и обычные вещи – скейтборд, драный чемодан на колёсиках, выглядящий сложным инструмент, должно быть, волынка, пыльно лежащая в открытом чехле. Адам поднял с полки блестящую модель автомобиля, и она заиграла жутковатую красивую мелодию.
Адаму нужно было присесть.
Он сел на край пушистого белого покрывала, квадрат чисто белого света расплескался по коленям. Он чувствовал себя пьяным. Всё в этом доме ощущалось настолько уверенным относительно своей подлинности, настолько бесспорным относительно своего места. Настолько несомненным в своей желаемости. Он всё ещё держал модель автомобиля на коленях, хотя та умолкла. Она не была каким-то исключительным автомобилем – это был любой возможный мощный автомобиль, облачённый грёзой в форму совершенно не мощного автомобиля – но она напомнила Адаму о первой вещице, которую он сам себе купил. Это было ненавистное воспоминание, своего рода воспоминание, у которого он бы иногда сглаживал края, а, засыпая, нечаянно его мысли скатывались бы ближе к нему и затем отскакивали, обжигаясь. Он не знал, сколько ему было лет, его бабушка прислала ему открытку с десятью долларами внутри, тогда его бабушка ещё присылала открытки. Он купил на них модель автомобиля где-то такого же размера, Понтиак. Он не помнил ничего о том, где купил машинку или почему именно эту, или даже по какому поводу была открытка. Всё, что он помнил, это как он лежал на полу своей комнаты, водя колёсиками по ковру и слушая, как его отец в другой комнате говорит...
Мысли Адама скатились ближе к воспоминаниям и отшатнулись.
Но он коснулся капота нагреженного автомобиля и, как бы то ни было, вспомнил тот момент. Страшное предчувствие воспоминания хуже, чем само воспоминание, потому что будет продолжаться столько, сколько Адам ему сопротивляется. Иногда лучше просто сдаться разок.
— Я жалею о той минуте, когда брызнул его в тебя, — сказал отец Адама. Он не кричал. Не злился. Это просто был факт.
Адам помнил момент, когда осознал, что «его» значило Адама. В памяти не осталось точно, что потом говорила мать, только настроение её ответа — что-то типа «Я тоже не представляла себе всё так» или «Это не то, чего я хотела». Единственное, что он помнил с точностью, тот автомобиль и слово «брызнул».
Адам вздохнул. Невероятно, как некоторые воспоминания никогда не разлагаются. В былые времена — может, даже несколько месяцев назад — Адам бы снова и снова воскрешал эти кадры прошлого, они бы проигрывались убогой навязчивой спиралью в его голове. Один раз сдавшись, он не знал, как остановиться. Но теперь, во всяком случае, он мог почувствовать единственный укус воспоминания, а потом убрать его на другой день. Он очень медленно расставался с тем трейлером.