— Помоги, — сказал он, только произнёс свою просьбу так: — Auxiril!
В этом слове были срочность, страх, отчаяние и безнадежность.
— Моя мать, — повторяла Гвенллиан. Мысли без остановки обращались в слова. — Моя мать, моя мать, моя мать.
Мёртвые листья бука задрожали над ними, а потом полились дождём вокруг.
Гвенллиан прыгнула на него.
— Auxiril! — снова умолял он.
— Это тебя не спасёт!
— Auxiril! — прошептал он и повис на дереве.
Всё ещё державшиеся на ветках осенние листья попадали с шумом вниз. Ветви принялись хлестать нарушителей спокойствия. Земля вздыбилась, когда корни в срочном порядке начали вылезать на поверхность. Гвенллиан попыталась ухватиться за опору. Схватила и тут же её упустила. Ветка под ней сильно дёрнулась от яростного ветра. Почва зашуршала, когда корни поднялись — для такого они были слишком далеко от дороги мёртвых, но Артемус всё равно собирался это сделать, как обычно, как обычно, как обычно — а потом Гвенллиан оказалась в свободном падении, так как ветка под ней вильнула.
Она рухнула на плечо, весь воздух покинул лёгкие. Подняла глаза и увидела Блу и её мёртвого друга, уставившихся на неё. Остальные стояли в дверном проёме, но Гвенллиан была слишком ослеплена падением, чтобы идентифицировать их.
— Что! — воскликнула Блу. — Что это было? Он...?
— В дереве? — закончил Ноа.
— Моя мать была в дереве, и она мертва, — прорычала Гвенллиан. — Твой отец в дереве, и он трус. Ты неудачник. Я просто убью тебя, когда ты появишься, отравленная ветвь! — Она знала, что Артемус слышал её, его душа скукоживалась внутри того дерева, потому что он был проклятым деревом-маяком, проклятым магом. Гвенллиан приводило в бешенство осознание того, что он мог прятаться внутри, пока бук жил. У демона не было никакой причины заинтересоваться деревом, как только он оказался бы вне Энергетического пузыря, а значит, когда всё и вся погибнет, он останется жить как ни в чём не бывало.
О, ярость.
Блу посмотрела на дерево, тихо разинув рот.
— Он... он в нём?
— Конечно! — сказала Гвенллиан. Она поднялась с земли и зачерпнула большую горсть своей юбки, чтобы не споткнуться об неё снова. — Вот кто он есть! Это твоя кровь. Разве не чувствуешь корни у себя в жилах? Проклятия! Проклятия.
Она протопала обратно к дому, растолкав Мору и Кайлу.
— Гвенллиан, — обратилась Мора, — что происходит?
Гвенллиан замерла в коридоре.
— Демон идёт! Все умрут. За исключением её бесполезного отца. Он будет жить вечно.
В субботу Адам проснулся от абсолютной тишины. Он и забыл, что такая вещь бывает на свете. За окнами комнаты Деклана неспешно двигался туман, заглушая всех птиц. Ферма стояла слишком далеко от дороги, и потому он не слышал звуков машин. Здесь не было никакого административного офиса церкви, в котором бы ниже Адама раздавался скрежет, никто не выгуливал собак, никакие дети пронзительно не кричали, садясь в школьный автобус. Здесь была только тишина, такая глубокая, что возникало чувство, будто она давит на уши.
А потом Энергетический пузырь ахнул внутри него, напомнив о своём существовании, и Адам сел. Если это ощущение вернулось, значит, ничего не прошло.
«Ты там?»
Он почувствовал только свои собственные мысли и ещё больше своих мыслей, а потом тихое, едва различимое «там» Энергетического пузыря. Что-то было не так.
Но Адам медлил, после того как сбросил одеяло и встал. Вот он, разгуливающий по дому Линчей, в одежде, всё ещё пахнущей дымом вчерашнего костра, сильно проспавший утреннее занятие в качалке. Его рот помнил губы Ронана Линча.
Что он делает? Ронан не из тех, с кем можно играть. Но он не считал, что играл с ним.
«Ты уезжаешь из этого штата», — напомнил он себе.
Но он уже долгое время не чувствовал, как горят пятки от желаний уйти. Ему больше не была понятна вторая половина фразы «Уходить и не возвращаться».
Он направился вниз по лестнице, заглядывая в каждую комнату, что проходил, но он, казалось, был в доме один. На краткий мир своего путешествия он подумал, что ему всё это снится, что он бродит по этому блёклому дому у себя во сне. А затем заурчал живот, и нашлась кухня. Он съел две оставшиеся булочки для гамбургеров, так и не найдя к ним масла, и запил их оставшимся молоком прямо из коробки. Взял с вешалки куртку и вышел на улицу.
Снаружи по полям стелились туман и роса. Осенние листья прилипали к ботинкам, когда он шёл по тропинке между пастбищами. Он прислушивался к звукам деятельности в амбарах, но на фундаментальном уровне ему было хорошо и в тишине. Тишь, абсолютная, ничего, кроме низкого серого неба и мыслей Адама.
Он спокойно пребывал глубоко внутри.
Но тишина была нарушена метнувшимся к нему созданием. Оно неслось так быстро и так странно на своих копытах, что невозможно было разобрать, кто это, пока ладонь не проскользнула в его руку, и он не понял, что это Девочка-Сиротка. В другой руке она держала чёрную влажную веточку, и, когда он опустил взгляд, то увидел, что у неё в зубах застряли кусочки коры.
— А тебе можно это есть? — поинтересовался он. — Где Ронан?
Она с любовью прижалась щекой к тыльной стороне его ладони.
— Savende e’lintes i firen...
— Английский или латынь, — попросил он.
— Сюда! — Но вместо того, чтобы повести его в указанном направлении, она выпустила его руку и заскакала вокруг него, размахивая руками, как птица. Он продолжал шагать, она продолжала кружить, и вверху, над ними, появилась летящая птица. Чейнсо заметила движение Девочки-Сиротки и закаркала, описала круг и полетела обратно к верхним полям. Вот, где Адам нашёл Ронана, чёрное пятно на омываемом туманом поле. Он наблюдал за чем-то ещё, но Чейнсо предупредила, и он развернулся. Держа руки в карманах своей чёрной куртки, он наблюдал за приближением Адама.
— Пэрриш, — произнёс Ронан. Он взглянул на Адама. Он явно ничего не принимал на веру.
Адам ответил:
— Линч.
Девочка-Сиротка промчалась между ними и ткнула в Ронана концом своей веточки.
— Ты, маленькая засранка, — сказал ей Ронан.
— А ей можно это есть?
— Не знаю. Я даже не знаю, есть ли у неё внутренние органы.
Адам рассмеялся в ответ на нелепость ситуации.
— Ты ел? — спросил Ронан.
— Что-нибудь, кроме веток? Ага. Я пропустил качалку.
— Я сейчас разрыдаюсь. Хочешь потаскать сена? Поможет возмужать. Эй. Ты снова в меня ткнула этой штукой... — Это было уже сказано Девочке-Сиротке.
Пока они дрались в траве, Адам закрыл глаза и запрокинул голову. Он мог запросто предсказать такое ближайшее будущее. Тихий и холодный ветерок на его горле мог бы унести его прочь, но сырость промокших ботинок и запах живых существ оставит его здесь. Внутри и снаружи. Адам не мог сказать, позволил ли он себе боготворить это место или Ронана, и он не знал, была ли тут разница.
Когда он открыл глаза, то увидел, что Ронан смотрел на него, как он смотрел на него на протяжении нескольких месяцев. Адам взглянул на него, как должен был бы глядеть на протяжении нескольких месяцев.
— Мне нужно погрезить, — сказал Ронан.
Адам взял за руку Девочку-Сиротку.
— Нам нужно погрезить, — поправил он Ронана.
В двадцати пяти минутах езды оттуда Гэнси бодрствовал, и у него были неприятности.
Он ещё не понимал, что у него были неприятности, а, зная семью Гэнси, он мог бы никогда этого не понять. Однако он смог это почувствовать наверняка, как ощутил сеть истории Глендовера, нависшую над ним. Раздражение в семье Гэнси напоминало приятный запах ванили. Который расходовали крайне экономно, редко сам по себе, и в целом идентифицировать его можно было только задним числом. Попрактиковавшись со временем, можно было научиться определять его привкус, но зачем? Тебе не кажется, что в этой булочке есть немного гнева? О да, думаю, совсем чуть-чуть...