Он взглянул на неё снизу-вверх, маленькие глазки светились на длинном лице, окружённые глубокими морщинами.
— Я устал.
Блу села напротив него. Она ничего не говорила, пока он продолжал проверять коробку. Было необычно определить истоки своих рук в его руках, через его пальцы, что были длиннее и бугристее.
— Я один из tir e e’lintes, — наконец, выдал Артемус. — Это мой язык.
Он повернул диски на стороне неизвестного языка, выложив tir e e’lintes. Перевод сдвинулся на английской стороне, которую он ей показал.
— «Древесные светочи», — прочитала она. — Потому что вы можете прятаться в деревьях?
— Они наши... — Он запнулся. Затем снова повернул диски и опять показал ей коробку. Дом-оболочка.
— Вы живёте в деревьях?
— В? С. — Он раздумывал. — Я был деревом, когда Мора и две другие женщины вытащили меня оттуда много лет назад.
— Я не понимаю, — по-доброму обратилась Блу. Ей не было неловко из-за правды о нём. Ей было неловко, потому что правда о нём предполагала правду о ней. — Ты был деревом или ты был в дереве?
Он посмотрел на неё скорбно, утомлённо и странно, а затем протянул ей свою руку. Пальцами другой руки он провёл по линиям на её ладони.
— Они напоминают мне о моих корнях. — Взяв её руку, он плашмя положил её на кожу бука. Его длинные бугорчатые пальцы полностью заслонили её маленькую ладонь. — Мои корни и твои тоже. Ты скучаешь по дому?
Она закрыла глаза. Почувствовала знакомую прохладную кору под кожей, и снова ощутила, как уютно находиться под его ветвями, на его корнях, прижиматься к стволу.
— Ты любила это дерево, — произнёс Артемус. — Ты уже мне это говорила.
Она открыла глаза. Кивнула.
— Иногда мы, tir e e’lintes, надеваем это, — продолжил он, роняя её руку так, что смог указать на себя. Затем он снова коснулся дерева. — Иногда мы надеваем это.
— Я бы хотела... — начала Блу и остановилась. В любом случае, ей не требовалось заканчивать это предложение.
Он кивнул один раз. И сказал:
— Вот так это начиналось.
Он рассказывал историю так же, как растёт дерево, начиная с семечки. Затем окапывая тонкими корнями, чтобы поддержать главный ствол, когда тот потянулся вверх.
— Когда Уэльс был молод, — поведал Артемус Блу, — там были деревья. Больше там деревьев нет, или их не было, когда я уезжал. Поначалу всё было хорошо. Деревьев было больше, чем tir e e’lintes. Некоторые деревья не могут удерживать tir e e’lintes. Ты знаешь такие деревья, даже самый бестолковый человек знает такие деревья. Они... — Он посмотрел вокруг. Нашёл глазами сорную, быстро растущую лжеакацию и декоративную сливу в соседском саду. — У них нет своей собственной души, и они не созданы, чтобы хранить чужие души.
Блу провела пальцами по обнажённым корнями бука рядом со своей ногой. Да, она знала.
Артемус раскинул больше корней в своей истории:
— В Уэльсе хватало деревьев, которые могли бы хранить нас. Но прошли годы, и Уэльс превратился из страны лесов в страну костров, пашен, кораблей и домов; он стал страной всего того, чем могли бы быть и деревья, кроме разве что жизни.
Корни были зарыты; он перешёл к стволу.
— Аmae vias слабели. Tir e e’lintes могут существовать только в деревьях поблизости, но мы тоже питаем amae vias. Мы oce iteres. Как небо и вода. Зеркала.
Несмотря на жару, Блу обняла себя руками, почувствовав озноб, будто бы от присутствия Ноа.
Артемус с тоской посмотрел на бук или на что-то мимо него, что-то гораздо старше.
— Лес tir e e’lintes это что-то, в действительности, словно зеркала, направленные на зеркала, направленные на зеркала, amae vias бурлит под нами, грёзы зажаты между нами.
Блу спросила:
— Как насчёт одного из них? Что за один из них?
Он печально рассматривал свои руки.
— Поблёкший. — Посмотрел на её руки. — Другой.
— А демон?
Это оказалось пропущено. Он покачал головой, вернувшись к рассказу.
— Оуэн не был обычным человеком, — продолжил он. — Он мог разговаривать с птицами. Он мог разговаривать с нами. Он хотел, чтобы его страна была необузданным магическим местом, местом грёз и песен, пересечённым мощными amae vias. Так что мы сражались за него. Мы все потеряли всё. Он потерял всё.
— Вся его семья погибла, — произнесла Блу. — Я слышала.
Артемус кивнул.
— Опасно проливать кровь на ama via. Даже немножко может посеять тёмные вещи.
Глаза Блу расширились.
— Демона.
Его брови свелись ещё больше по направлению к печальной стороне происходящего. Лицо стало портретом под названием «Беспокойство».
— Уэльс был разрушен. Мы были разрушены. Tir e e’lintes, кто остался, должны были спрятать Оуэна Глендовера до поры до времени, когда он снова смог бы воспрянуть. Нам нужно было спрятать его на время. Замедлить его жизнь, как мы замедляли свои в деревьях. Но в Уэльсе осталось слишком мало мест силы amae vias после работы демона. Так что мы бежали сюда, мы здесь умерли. Это трудное путешествие.
— Как ты встретил мою мать?
— Она пришла на дорогу духов, намереваясь пообщаться с деревьями, что и сделала.
Блу начала было говорить, потом остановилась, а затем снова начала.
— Я человек?
— Мора – человек.
Он не сказал «и я тоже». Он не был колдуном, он был человеком, который мог быть в дереве. Он был кем-то ещё.
— Скажи, — прошептал Артемус, — когда ты спишь, ты видишь сны о звёздах?
Это было уже слишком: демон, горе Ронана, истина о деревьях. К её удивлению, слеза навернулась на глаз и убежала; другая встала в очередь.
Артемус наблюдал, как та упала с её щеки, а затем сказал:
— Все tir e e’lintes полны потенциала, всегда в движении, всегда без отдыха, всегда в поисках возможностей дотянуться и быть где-нибудь ещё, быть чем-нибудь ещё. Этим деревом, тем деревом, тем лесом, вон тем лесом. Но больше всего мы любим звёзды. — Он бросил взгляд вверх, как будто мог видеть их днём. — Если бы только мы могли до них дотянуться, может быть, мы могли бы ими стать. Любая из них могла бы быть нашим домом-оболочкой.
Блу вздохнула.
Артемус снова взглянул на свои руки, казалось, они всегда заставляли его тревожиться.
— Эта форма не самая простая для нас. Я стремлюсь... Я только хочу вернуться в лес на дорогу духов. Но демон его разрушает.
— Как мы можем от него избавиться?
Очень неохотно Артемус сообщил:
— Кто-то должен добровольно умереть на дороге мёртвых.
Тьма так быстро опустилась на мысли Блу, что она дотянулась до бука, чтобы удержать баланс. Она в мыслях видела дух Гэнси, идущий по энергетической линии. Она внезапно вспомнила, что Адам и Гэнси находились в пределах слышимости; она совершенно забыла, что тут были не только они с Артемусом.
— Есть другой способ? — спросила она.
Голос Артемуса был по-прежнему тих.
— Добровольная смерть оплатит недобровольную. Таков путь.
Повисла тишина, ещё больше тишины, и, наконец, голос Гэнси раздался откуда-то рядом с домом:
— Что насчёт пробуждения Глендовера и использования его милости?
Но Артемус не ответил. Она упустила тот момент, когда он ушёл: он оказался в дереве, а коробка-паззл криво валялась в корнях. Блу оставили с этой ужасной правдой и больше ни с чем, даже без клочка героизма.
— Пожалуйста, вернись! — просила она.
Но осталось только волнение сухих листьев над головой.
— Ну, — произнёс Адам, его голос был таким же утомлённым, как и у Артемуса. — Вот так.
Наступила ночь. Хотя бы на это ещё можно было положиться.
Адам открыл дверь БМВ со стороны водителя. Ронан не шелохнулся с того самого момента, когда он смотрел на него последний раз; тот сидел неподвижно, всё ещё уставившись на дорогу, ноги на педалях, руки на руле. Готовый двигаться дальше. В ожидании Гэнси. Это было не горе, это было более безопасное и более пустое пространство сверх него. Адам сказал Ронану:
— Ты не можешь здесь спать.
— Нет, — согласился Ронан.
Адам стоял на тёмной улице, дрожа от холода, переминаясь с ноги на ногу, ища любые доказательства того, что Ронан может сдвинуться с места. Было уже поздно. Час назад Адам позвонил Бойду и сказал, что так и не доберётся до утечки в выхлопе Шевелла, которую обещал посмотреть. Даже если он и мог заставить себя не спать, что у Адама почти всегда получалось, он всё равно не смог бы работать в гараже, зная, что Энергетический пузырь под атакой, Ламоньеры объединяют усилия, а Ронан в трауре.