Внезапно Адам почувствовал, как Гэнси напрягся рядом с ним. Остальные всё ещё гудели и смеялись, но выражение лица Гэнси стало задумчивым. Адам проследовал за его пристальным взглядом к большим колоннам, держащим крышу Грубер Холла. Директор Чайлд стоял наверху лестницы между ними с учебником или чем-то подобным в руке. Кожистая птица, а не человек, сердечная рекомендация солнцезащитного крема и широкополых шляп.
— Хорошо, джентльмены, — позвал он. — Я смог услышать вас из своего кабинета. Мы ведём себя как вороны? Занятия ждут.
Кулаки друг о друга ударены, волосы приглажены, плечи похлопаны. Остальные парни разошлись, Гэнси и Адам остались. Чайлд поднял руку по направлению к Гэнси в своего рода волновом движении, прежде чем нырнуть в кабинеты Грубер Холла.
И снова Гэнси выглядел рассерженным, а потом он стал выглядеть никак. И возобновил путь на урок.
— Что это было? — поинтересовался Адам.
Гэнси притворился, будто не слышал, пока они поднимались по лестнице туда, где только что стоял Чайлд.
— Гэнси, что это было такое?
— Что?
— Рука. Чайлд.
— Дружелюбный жест.
Не то чтобы мир не был более дружелюбен к Гэнси, чем к Адаму, но не директор Чайлд.
— Скажи, что мне не расскажешь, но не ври.
Гэнси проявил чрезмерную заботу, заправляя рубашку и одёргивая свитер. Он не смотрел на Адама.
— Я не хочу ссориться.
Адам обоснованно предположил:
— Ронан.
Глаза Гэнси украдкой метнулись к нему и снова уставились на свитер.
— Ни за что, — вздохнул Адам. — Что. Нет. Ты не сделал этого.
Он точно не знал, в чём обвинял Гэнси. Просто... он знал, что Гэнси желал для Ронана, и знал, как Гэнси что-либо получал.
— Я не хочу ссориться, — повторил Гэнси.
Он потянулся к двери, Адам, чтобы помешать, положил на дверь свою руку
— Посмотри вокруг. Ты видишь Ронана? Ему всё равно. Что бы ты ни пытался засунуть ему в глотку, все равно оставит его голодным.
— Я не хочу ссориться.
Гэнси спасло раздавшееся жужжание, телефон звонил. Строго говоря, им не разрешалось принимать звонки в течение учебного дня, но он достал сотовый и повернул экраном так, чтобы Адам видел. Два факта поразили Адама: во-первых, экран сообщал, что звонила мама Гэнси, что, скорее всего, было так, а во-вторых, телефон Гэнси показал время 6:21, что точно было не так.
Поза Адама неуловимо изменилась, он больше не мешал Гэнси войти в Грубер, а скорее опирался рукой на дверь, будто бы стоя на стрёме.
Гэнси приложил трубку к уху.
— Алло? О, мам, я в школе. Нет, выходной был вчера. Нет. Конечно. Нет, только давай быстро.
Пока Гэнси говорил по телефону, Энергетический пузырь поманил Адама, предлагая поддержать его, предлагая подкрепить его утомлённую фигуру, и всего на минуту он это позволил. На несколько непринуждённых вдохов всё стало листьями и водой, стволами и корнями, камнями и мхом. Энергетическая линия рокотала в нём, прибывая и отступая, или наоборот. Адам мог сказать, лесу нужно поведать ему что-то, но он не мог разобрать, что же это было. Ему следовало погадать после школы или найти время, чтобы вообще пойти в лес.
Телефон был отключен, убран. Гэнси сказал:
— Она хотела знать, нравится ли мне идея проведения последнего этапа предвыборной кампании здесь, в кампусе, в эти выходные. Не возникнет ли здесь противоречие со Днём Ворона, нормально ли будет это обсудить с Чайлдом? Я сказал, что... Ну, ты слышал, что я сказал.
На самом деле Адам не слышал. Он слушал Энергетический пузырь. Фактически, он всё ещё слушал его настолько внимательно, что когда тот внезапно и неожиданно покачнулся, он тоже покачнулся. Ослабленный, он схватился за ручку двери, чтобы устоять.
Гул энергии внутри него исчез.
Адаму едва хватило времени задаться вопросом, что произошло, и вернётся ли энергия, как энергетическая линия внутри него снова ожила. Листья развернулись где-то в подсознании. Он выпустил ручку двери.
— Что это было? — спросил Гэнси.
— Что? — Адам немного запыхался, но, тем не менее, почти точно имитировал более ранний тон Гэнси.
— Не будь ослом. Что случилось?
Случилось то, что кто-то отнял огромное количество энергии у энергетической линии. Достаточное, чтобы заставить перевести дух даже Энергетический пузырь. Исходя из небольшого опыта Адама, существовало только несколько вещей, способных на такое. Пока энергия медленно возвращалась к прежней скорости, он сообщил Гэнси:
— Я вполне уверен, что знаю, чем занят Ронан.
Глава 3
Тем утром Ронан Линч проснулся рано, без будильника, думая о доме, доме, доме. Когда он уходил, Гэнси всё ещё спал — телефон был зажат у него в руке, а очки во время сна сместились на несколько дюймов прочь по матрацу от тела. Ронан сполз вниз по лестнице, прижимая ворона к груди, чтобы тот не пикнул. Снаружи, разросшаяся трава сложила росу на ботинки Ронана, а туман обвился вокруг шин тёмно-серого БМВ. Небо над Фабрикой Монмаут излучало цвет мутного озера. Было холодно, но горючее сердце Ронана полыхало. Он уселся в машину, позволяя ей стать его кожей. Ночной воздух всё ещё лежал, свернувшись калачиком, под сидениями, и прятался в кармашках дверей. Он дрожал, когда пристегивал своего ворона ремнями безопасности к пассажирскому сидению. Не самый шикарный крепёж, но эффективный для того, чтобы помешать представительнице семейства вороновых хлопать крыльями, болтаясь по салону спортивной тачки. Чейнсо клюнула его, но не так сильно, как холод раннего утра.
— Подай мне пиджак, какашка? — обратился он к птице. Она же в ответ на просьбу ткнула клювом механизм стеклоподъемника, чтобы он взял одежду сам. Его школьный пиджак был там же безнадежно смят под коробкой-паззлом, объектом из грёз, который умел переводить несколько языков, включая волшебный, на английский. Когда он собирался снова в школу? Никогда? Он подумал, что может завтра официально покинуть это заведение. На этой неделе. На следующей неделе. А что его остановит?
Гэнси. Деклан. Память об отце.
У него ушло двадцать пять минут, чтобы доехать до Сингерс Фоллс, даже в этот ранний час. И было ещё много времени до рассвета, когда он проехал через несуществующий город и, наконец, добрался до Барнс. Над его машиной туннелем в полмили сомкнулись колючки, ветви и деревья. Вырезанная из лесистых предгорий, куда можно добраться только по извилистой дороге через чащу леса, собственность жила звуками окружающего её неопрятного леса Вирджинии: дубовые листья неуверенно трепетали друг против друга, койоты и олени, треща ветками, пробегали между деревьями, сухая трава перешёптывалась, совы допытывали сов, всё дышало и исчезало из виду. Для светлячков было слишком холодно, но, тем не менее, они блестели то тут, то там, исчезая и появляясь из небытия над полями.
Это принадлежало ему. Причудливое, бесполезное, но прекрасное. Ронан Линч обожал грезить о свете.
Было время, когда Барнс был всей экосистемой Ронана. Линчи редко его покидали, когда он был юн, потому что не было необходимости, потому что Найл Линч мало кому доверял и считал, что вряд ли кто-то сможет позаботиться о поместье в его отсутствие.
Аврора, их мама, как-то объяснила, что лучше всего встречаться со своими друзьями у них в домах, потому что у папы много хрупких вещей по всей ферме.
Одна из хрупких вещей — Аврора Линч. Златокудрая Аврора была, очевидно, королевой места под названием Барнс, нежной и радостной правительницей страны умиротворения и секретов. Она была покровительницей причудливого искусства своих сыновей (хотя Деклан, самый старший, был наименее причудлив), и она была неутомимым товарищем в выдуманных играх своих сыновей (хотя Деклан, самый старший, был наименее игрив). Она, конечно, любила Найла — все просто обожали Найла, поэта-хвастуна — но в отличие от всех остальных, она предпочитала его, прибывающего в тихом настроении. Она любила правду, но трудно было любить обоих: правду и Найла Линча, когда последний начинал говорить.