Однако по-настоящему Колумбан мечтал не о том, чтобы оказаться поближе к государям, а о том, чтобы его общины как можно шире распространились по Бургундии. Дворец же, похоже, предпочитал, чтобы опыт Колумбана ограничился теми несколькими обителями, какие уже существовали. Может быть, Брунгильду забавляла возможность дразнить бургундских епископов, размахивая ирландским жупелом, но королева слишком нуждалась в иерархах «белой» церкви, чтобы всерьез желать этой иерархии пошатнуться. Поняв, что от дворца ему ждать больше нечего, Колумбан постепенно начал искать новых покровителей. Он нашел их в лице региональных аристократов. Так, незадолго до 604 г. он сблизился с патрицием Заюрской Бургундии Вандальмаром{881}; он стал крестным отцом сына последнего, Доната, который сделался облатом в Люксёе. Колумбан имел влияние и на одного нотария из дворца Теодориха II, Агрестия, принадлежавшего к могущественному семейству из области Женевы{882}.
Впрочем, не была ли колумбановская религиозность особо рассчитана на аристократию? Ирландец предложил новую практику покаяния: грешник тайно признавался священнику в грехах, и последний накладывал на него епитимью, сообразную проступку. С этой целью Колумбан написал «Пенитенциалий» — сочинение такого жанра, какой еще не был известен на континенте. В нем можно усмотреть целое мировоззрение, сильно отличающееся от мировоззрения древних христиан:
Если мирянин совершил клятвопреступление, сделав это из алчности, пусть продаст свое имущество, отдаст деньги бедным и посвятит себя Господу, выбрив тонзуру, простившись с миром, и пусть служит Богу в монастыре до смерти. Если он сделал это не из алчности, а из страха смерти, пусть кается три года на хлебе и воде, как изгнанник, и без оружия; пусть еще на два года лишит себя вина и мяса; пусть подарит жизнь, искупая свою душу, то есть освободит раба или рабыню от ига рабства; еще два года он должен подавать щедрую милостыню, но может есть все, кроме мяса; через семь лет он может вновь причаститься{883}.
Это новое ирландское покаяние по отношению к старому каноническому было тем же, чем германское право было по отношению к римскому. Речь шла уже не об угрызениях совести, а о компенсации, в логике, близкой к логике выплаты вергельда. Кроме того, такое аурикулярное и тарифицированное покаяние давало все возможности для казуистики, с помощью которой магнаты — христиане, но интриганы — могли охранять свои мирские интересы, не рискуя спасением души.
Брунгильда не могла допустить, чтобы Колумбан пытался увеличивать свои социальные ресурсы, покидая орбиту франкской монархии. Отношения между дворцом и Люксёем понемногу начали приобретать напряженный характер. В конце 600-х гг. разногласия вылились в открытый кризис, когда Колумбан приехал на королевскую виллу Брокариак (несомненно Буршересс, в нескольких километрах к югу от Отёна). Там жила Брунгильда вместе с правнуками Сигибертом II, Хильдебертом, Корбом и Меровеем. Видимо, аббат приехал просить какие-то субсидии в деньгах или землях. Взамен королева попросила его дать благословение маленьким принцам, чтобы обеспечить их будущее. Колумбан ответил, что отказывается благословлять сыновей блудниц и что, кстати, они не имеют никакого права на трон{884}. Неизвестно, какую долю истины содержит рассказ Ионы из Боббио, но, очевидно, в тот день Колумбан вышел за пределы того, что мог потерпеть двор, даже со стороны святого. Прежде всего, в меровингских традициях ничто не препятствовало сыновьям наложниц подниматься на трон. Далее, отказ благословить невинных детей был жестом враждебности, который Колумбан совершил в отношении своих покровителей сознательно.
Честь меровингской семьи задели публично, и Брунгильда приступила к ответным действиям, пусть даже умеренным. Так, она издала декрет, запрещавший монахам Люксёя покидать монастырь и устанавливать связи с соседями. Колумбан оскорбился. Поскольку весь год он посещал жилища аристократов, он, видимо, забыл, что первоначально задумывал жить уединенно. Покинув Брокариак, он направился в Эпуасский дворец, где жил Теодорих II. Там король счел хорошим политическим ходом возобновить переговоры и пригласил аббата Люксёя пообедать. Но ирландец принялся бить бутылки и бросать оземь тарелки, вопя, что не хочет мараться «дарами нечестивых». Ему можно было бы возразить, что в дар от «нечестивых» он получил земли Аннегре, Люксёй и Фонтен. Но Теодорих II предпочел смириться. Никогда не стоило сердить божьего человека, особенно когда у него есть еще и сильные связи среди мирских вельмож.