Тем не менее Аймон Флерийский был не лишен профессиональной добросовестности. Он не пожелал игнорировать множество положительных свидетельств, на которые наткнулся, даже если это несколько нарушило цельность созданного им портрета. Поэтому под конец он добавил один важный оттенок:
Однако она не была злодейкой во всех отношениях. Она с уважением почитала церкви Бога и Его святых, каковые построили предшественники, а сама строила новые, благочестиво и в большом количестве [следует список основанных ей заведений, где Аймон отмечает особое почитание королевой святого Мартина — Прим. авт.] Строения, которые она так прочно возвела, можно видеть и поныне, и они столь многочисленны, что кажется почти невероятным, как одна женщина могла воздвигнуть столько, и не только в Австразии и в Бургундии, где царствовала, но и во всех областях Франции{1055}.
Ему осталось только отметить, что на царствование Брунгильды в Галлии пришелся великий век святости, когда спасения во славе удостоилось множество епископов и аббатов. Читатели могли делать из этого выводы, какие хотели.
Короче говоря, первый автор, сумевший воссоздать историю Брунгильды, уже не знал, что думать: данные источников и выводы предшественников как будто противоречили друг другу. Но в феодальной Франции королева, строящая церкви, вызывала симпатии. Поэтому чуть позже 1025 г. монастырь святого Мартина в Отёне вспомнил о своей основательнице. Сочиняя одно житие, монахи, населявшие отныне обитель, напомнили, что Брунгильда когда-то сделала в пользу заведения огромный земельный дар{1056}. Но прежде всего они подчеркнули, что Григорий Великий направлял письма, поставившие монастырь под защиту. А в XI в., когда эталоном служил Клюни, не было ничего ценнее папских привилегий. Поскольку оригинальные документы сгорели во время набега арабов на Отён в 725 г., ссылка на «Регистр Григория Великого» дала обители святого Мартина Отёнского престиж неоспоримой древности и надежду на юридическую защиту владений.
Рассказ монахов святого Мартина, хоть и не лишенный искусности, тем не менее вызывает улыбку. Чрезмерно широко толкуя «Деяния епископов Оксерских», они дошли до утверждения, что Сиагрий Отёнский был братом Брунгильды, а Дезидерий Отёнский — ее племянником. Но иногда монахи бывали правы, а именно — отмечая, что монастырь святой Марии тоже был построен королевой. Как тогда понять описание могилы Брунгильды, сделанное ими? По их словам, королева воздвигла в церкви святого Мартина «мавзолей»; этот монумент имел мраморные колонны, украшенную кровлю и мозаичный декор{1057}. Эта картина, относительно точная, могла бы относиться к гробнице представителя высшей элиты поздней античности; ближайший аналог — мавзолей императрицы Галлы Плацидии в Равенне. Может быть, в XI в. в Отёне еще можно было видеть гробницу Брунгильды — пустой монумент, поскольку Хлотарь II проследил, чтобы никакого праха туда не поместили? Еще надо бы понять, почему это строение находилось в церкви святого Мартина, а не святого Германа, где королева просила себя похоронить. Возможно, монахи святого Мартина, ясно не уточняющие, в каком состоянии гробница находилась в их эпоху, просто были наделены достаточно богатым воображением.
С течением времени постепенная победа григорианской реформы и стремление некоторых французских церквей вспомнить о древних истоках способствовали реабилитации Брунгильды. Как основательница монастырей и корреспондентка папы-реформатора королева вновь стала респектабельной. Когда в 1250-х гг. монах Примат из Сен-Дени получил от Людовика Святого повеление составить на местном наречии «Большие французские хроники», в этом первом памятнике национального сознания он решил рассказать и о Брунгильде. В целом описание ее царствования опирается у него на рассказ монаха Аймона, который Примат, облегчая себе задачу, часто пересказывал дословно. Но угол зрения был изменен, чтобы сделать образ Брунгильды приемлемым для читателя XIII в. Достаточно привести заключение, написанное сочным языком: