К этому перечню государственных доходов следует добавить доходы от меровингской политики экспансии. Войны приносили прежде всего добычу, которой король, конечно, должен был делиться со всеми воинами, но которая могла составлять внушительные суммы. Можно было рассчитывать также на дань, в золоте или в скоте, которую выплачивали народы-клиенты и которую франки отправлялись выбивать с оружием в руках, когда ее отказывались платить. В хорошие годы франкской дипломатии также удавалось добиваться «подарков» от Византии в виде нескольких десятков тысяч номисм в качестве оплаты более или менее сомнительных услуг, оказанных Меровингами империи.
В общей сложности король был богат, но деньги в его богатстве составляли довольно небольшую часть. Причиной такого положения была невысокая степень монетизации меровингской экономики. Тем не менее основой этой системы оставался старый имперский солид, который франкские короли по-прежнему чеканили с погрудным изображением византийского императора. Но серебряная монета и особенно мелкая разменная бронзовая монета почти полностью исчезли. Самая мелкая монета из находившихся в обращении, триенс — достоинством в треть солида, — уже намного превосходила сумму, которую крестьянин мог заработать за неделю. Так что монета использовалась по преимуществу в средней и большой торговле, иногда при выплате налога крупными собственниками. Но народ не имел к ней никакого доступа, и ему оставалось меновое хозяйство. Как следствие меровингские государи несколько утратили интерес к монетной политике и даже все более отказывались от монополии на чеканку. Хотя эмиссией по-прежнему ведал в основном дворец, некоторые светские и церковные магнаты начали совершенно легально чеканить собственные монеты.
КОНКУРЕНТНОЕ ОБЩЕСТВО
Даже если с институциональной и бюджетной точек зрения меровингское государство очень напоминало своего римского предшественника, настоящую перемену, происшедшую при переходе от империи к франкской Галлии, следует усматривать в появлении новых сил, способных соперничать с королевской властью.
Власть аристократии
Первым из этих новых действующих лиц была аристократия — расплывчатый термин, служащий для обозначения всех тех, кого наши источники называют potentes, «сильными».
Происхождение этих людей могло быть разным. Прежде всего это были наследники старой римской знати в Галлии, а именно несколько десятков семейств, претендовавших, обоснованно или нет, на происхождение от императоров или высших сановников V века. Эти Сиагрии, Авиты, Паулины, Фирмины, Эннодии и прочие Сапаудии еще носили название «сенаторов» — исчезнувшего старого римского сословия. В меровингском мире была и знать более германская по духу, состоявшая из потомков древних франкских вождей и из королевских дружинников. Эти люди приносили клятву личной верности государю, и Григорий Турский часто называет их словом «лейды». Но они уже в значительной мере слились с сенаторской элитой, особенно к северу от Луары. Упоминая эти два традиционных вида знати, не следует забывать, что имелась возможность социального подъема, благодаря которому в каждом поколении к элите добавлялось несколько десятков новых имен. Такие люди обычно были обязаны своей удачей покровительству короля или, иногда, королевы. В этом рассаднике честолюбцев Брунгильда сможет найти своих лучших помощников.
Каким бы ни было их происхождение, аристократы имели сходные опознавательные черты. Так, все они утверждали, что имеют знаменитых предков, поскольку в представлении как римлян, так и варваров знатность передавалась через кровное родство. Достоинства, благодаря которым становятся хорошими правителями, как считалось, передаются из поколения в поколения только в благородных семействах, так что аристократы уверяли, что наделены особыми «добродетелями» — харизмой, смелостью, красноречием и красотой. Однако нужно было, чтобы эти таланты регулярно применялись при отправлении власти. Поскольку на верховную власть претендовать было невозможно, если ты не Меровинг, идентичность знати формировалась на основе службы государству, которое делегировало публичную власть{93}. Конечно, не каждый аристократ обязательно занимал чиновничий пост, но знатная семья, из которой за несколько поколений не вышло ни графов, ни герцогов, рисковала утратить всякий вес. Однако у тех, кто не служил монарху, оставалась возможность пойти на службу к более могущественному владыке: служба Богу, то есть епископский сан, считалась почетным поприщем. Тем самым в V в. вступление в ряды высшего духовенства оказывалось якорем спасения для некоторых сенаторских родов, которые сохраняли могущество и престиж, возглавляя местную церковь.