Жених и невеста понравились друг другу. Анна показалась Людовику на редкость хорошенькой: высокого роста (она носила туфли, подбитые войлоком), с гибкой фигуркой и нежной, почти прозрачной кожей. Король очень мило ухаживал за ней. Казалось, он, наконец, осмелел и даже заинтересовался этой девочкой, которая одаривала его нежными улыбками.
На следующий день Людовик зашёл к Анне в её апартаменты во время церемонии одевания, представил инфанте своего гувернёра господина де Сувре и придворного лекаря Эроара и мило побеседовал с ней. У инфанты возникло небольшое затруднение – ей потребовалось алое перо, которое бы вместе с белым украсило её прическу. Показав ей свою шляпу, к которой были прикреплены перья обоих цветов, Людовик галантно предложил взять то, которое ей понравится. Инфанта, благодарно улыбаясь, воспользовалась предложением, и тогда король неожиданно попросил:
– Не подарите ли вы мне один из Ваших красных бантов? Я приколю его к тулье (в те времена лента была залогом любви)…
Ничто не предвещало неприятностей, когда двадцать пятого ноября в день Святой Екатерины юная чета отправлялась на церемонию венчания в местном соборе. Эти дети, которым ещё не исполнилось и четырнадцати, прекрасно смотрелись вместе: Людовик – кареглазый жгучий брюнет, и Анна – блондинка с яркими глазами. Король был великолепен в камзоле из белого атласа, расшитом золотом, и в широкополой шляпе. Его невеста тоже выглядела чудесно в платье из серебряной ткани, шлейф которого несли принцесса де Конти и герцогини де Гиз и де Вандом. На голове у Анны сверкала бриллиантовая диадема, подаренная ей отцом, и зрители были восхищены её грацией, когда, опираясь на руку герцога де Гиза, она проследовала к алтарю. Мария Медичи тоже присутствовала на церемонии, одетая в траурные одежды, хотя её шею трижды обвивало жемчужное ожерелье, а на груди виднелся бриллиантовый крест. В самую последнюю минуту пришлось срочно искать замену кардиналу де Сурди, неожиданно отлучившемуся по личным делам. Благословение на свадьбу было дано епископом Сента. Бракосочетание состоялось в пять часов пополудни, а в шесть новобрачные покинули собор в сопровождении факельщиков. Так как день выдался трудным и изнурительным, свадебный пир (вопреки традиции) отменили.
Усталые новобрачные поцеловали друг друга – и отправились каждый в свою опочивальню. Сославшись на усталость, Людовик потребовал ужин в постель. Но, как выяснилось, для короля вечер ещё только начинался, и зря он надеялся, что его оставят в покое. Мария Медичи считала, что он должен немедленно исполнить свой супружеский долг (иначе его брак могли признать недействительным), и потому решила настроить сына на более легкомысленный лад. С этой целью королева-мать послала к нему нескольких дворян, особо искушённых в вопросах любви, чтобы молодые люди подбодрили юношу. Гиз, Грамон и ещё несколько придворных окружили королевское ложе и принялись рассказывать Людовику всякие фривольные истории. Однако он лишь вежливо улыбнулся и попытался заснуть, чтобы набраться сил для завтрашней охоты. Около восьми вечера в спальне открылась дверь и на пороге появилась Мария Медичи. Увидев сына в постели, она суровым тоном произнесла:
– Сын мой, обряд венчания – это всего лишь прелюдия к бракосочетанию. Вы должны отправиться к королеве, Вашей супруге. Она ждет Вас…
Людовик привык во всем подчиняться матери, поэтому покорно ответил:
– Мадам, я только ждал Вашего приказания. Я пойду к жене вместе с Вами, если Вам так угодно.
Накинув халат и сунув ноги в домашние туфли, он направился в опочивальню Анны. Следом за ним туда вошли Мария Медичи, две кормилицы, гувернёр короля де Сувре, лейб-медик Эроар, маркиз де Рамбуйе, хранитель королевского гардероба с обнажённой шпагой в руке, старший камердинер Беренгьен с подсвечником, граф де Гиз, граф де Граммон и еще несколько придворных. Анна Австрийская, вопреки утверждениям свекрови, вовсе не ждала супруга, а крепко спала, и была изумлена и даже испугана, когда, проснувшись, увидела всю эту процессию, входящую в её покои.