— Алюций, это чудесная новость! Спасибо за нее. И когда нам ожидать прибытия королевы?
Алюций скосил глаза в сторону воларского мечника. Пусть тот казался совершенным идиотом, не способным связать больше дюжины слов на языке Королевства, но краткая шпионская карьера Алюция уже успела научить его, насколько обманчивой бывает внешность.
— Аспект, подобные знания лежат за пределами моей осведомленности. — Алюций сложил руки, выпрямил три пальца.
— Я полагаю, что вам не следует хранить вино, — сухо сказала Элера. — Нынче неспокойные времена, а вино ведь предполагает, э-э… бегство. От забот.
— Аспект, вы так беспокоитесь о моем благополучии. Но если кто и напился уже вволю, так это я.
Охранник нетерпеливо забренчал ключами, и Алюций встал.
— Думаю, я смогу поделиться с вами двумя бутылками, — заметил он. — Ваше удобство очень важно для меня.
Ее улыбка потускнела, а во взгляде появилась жесткость.
— Алюций, вино не следует тратить попусту.
— Оно и не будет потрачено так, — пообещал он и опустился на колено.
В глазах Элеры заблестели слезы. Она не протянула руку для поцелуя, как обычно, но наклонилась, коснулась губами лба, затем прошептала: «Умоляю вас, идите».
Он взял ее за руки, поцеловал ладони, затем встал и вышел из камеры. Воларец закрыл дверь, и поэт в очередной раз внимательно посмотрел на него. Как всегда, идеальная картина грубого агрессивного болвана. Но тем не менее Алюций мысленно похвалил себя за то, что велел Кресии немедленно убить охранника, как только она его увидит.
С самого падения города Алюций не заходил в когда-то внушительный особняк в тени большого дуба. Теперь особняк наполовину развалился, крыша едва держалась, вместо окон зияли дыры. А ведь Алорнис так старалась содержать их в чистоте и целости. По счастливой случайности дом не сожгли при разграблении города — наверное, из-за размеров и пустоты внутри. Для тех, кто не умел искать тайники, дом выглядел заброшенным и лишенным ценной добычи.
Дверь перекосилась и висела на петлях, в зале за ней виднелись только голые доски пола и стены, роняющие чешуйки краски. Алюций вспомнил свой первый визит сюда, стук в дверь и невыносимо долгое ожидание.
— Миледи, я — Алюций Аль-Гестиан, — низко поклонившись, представился он тогда. — Я бывший товарищ вашего благородного брата.
— Я знаю, кто вы, — открыв дверь ровно настолько, чтобы можно было оглядеть его сверху донизу, ответила она. — Чего вы хотите?
После нескольких визитов она все же впустила поэта, но лишь потому, что на улице шел дождь. Она посадила Алюция на табурет в кухне и строго предупредила, чтобы он не накапал на рисунки. Алюций был так настойчив, потому что изображал послушного подданного, блюдущего королевский указ, но вернуться следующим вечером его заставили рисунки. Алюций терпел и безразличие, и колкости, потому что раньше не видел ничего подобного: такого ясного, экономного в средствах, неотразимого — как и сама создательница рисунков.
Он тогда прошел на кухню, где Алорнис проводила бóльшую часть времени. На плитках пола в изобилии валялись глиняные черепки, а столу, на котором она готовила нехитрую трапезу, не хватало ноги. Алюций разделил с Алорнис скудный ужин.
— Вы приходите сюда каждый вечер, чтобы защитить меня? — удивленно спросила она и рассмеялась, а затем посмотрела на короткий меч у поэта на поясе и, лукаво сощурившись, сказала: — Извините, но он вам не слишком идет.
— Увы, не идет и никогда не шел, — согласился он. — Зато благодаря вашему брату я знаю, как пользоваться мечом.
По правде говоря, Алюций знал, что Алорнис все-таки нуждается в опеке. Горстку Верующих, которые настолько далеко зашли в своих фантазиях, что вообразили девушку заменой ее брату, она безжалостно и насмешливо прогнала. Не хватало еще и будить королевские подозрения. Она работала каждый день под не то чтобы приятным надзором мастера Бенрила и проводила ночи в пустом доме — и притом творила чудеса углем и серебряным карандашом на пергаменте, который покупала, экономя на еде. В конце концов, благодаря пергаменту Алюций и мог злоупотреблять терпением Алорнис. Он всегда приносил его во время визитов, а потом сидел и глядел на ее работу, потягивая «Волчью кровь». Алорнис не одобряла питья, но молчала.